Алексей Евтушенко - Минимальные потери

Вот и сейчас, мгновенно оценив обстановку, она сразу поняла – на этот раз шансов вывернуться никаких.

«Хорст Вессель», с уже заметно разбитой кормой, помятой мордой и напрочь оторванным верхним левым маневровым двигателем сумел приблизиться к «ракушке» на расстояние эффективного выстрела, перебросил всю мощь реакторов на квантовые пушки, задействовал на полную аннигиляторы и буквально залил корабль чужих испепеляющей энергией.

Было хорошо видно, как защитное поле «ракушки», не выдержав бешеной атаки, поддалось сразу в нескольких местах, и заряды аннигиляторов, проникая в бреши, испепеляют вражескую броню слой за слоем. Еще немного, и «ракушка» будет если и не уничтожена, то серьезно выведена из строя. Но откуда-то сбоку, обходя по широкой дуге сцепившиеся в смертельном противоборстве корабли, уже спешит на помощь целехонький пока корабль-«шар» чужих и, скорее всего, успеет…

Ко всему прочему «капли»-файтеры в количестве восемнадцати штук (шесть «троек») тоже не курят в отдалении, сделав свое дело, а жалят «Хорст Вессель» со всех сторон, словно разъяренные дикие пчелы – медведя, так как защита крейсера отключена (невозможно одновременно стрелять и укрываться за защитным полем), а прикрыть некому – из «охотников» в живых только Эрика и еще двое. Эти двое ведут безнадежный и отчаянный бой еще с шестью «каплями» в пятидесяти четырех километрах выше по орбите, а саму Эрику неотвратимо выносит точнехонько под огонь квантовых пушек родного крейсера.

Все это, повторяем, лейтенант Эрика фон Ланге увидела и оценила за кратчайший промежуток времени, который вряд ли дотягивал даже до секунды, но самой Эрике показался раз в десять длиннее. Однако время, имея свойство растягиваться для чувств, для действий, пусть даже мысленных, остается прежним. Поэтому единственное, что Эрика успела предпринять в данной ситуации, – это выключить тягу, квантовые пушки и гравигенераторы и отдать всю оставшуюся невеликую мощь реактора генераторам защитного поля.

И вовремя.

В то же мгновение «ракушка» свое защитное поле убрала и, видимо, решив пойти ва-банк, пальнула по атакующему «Хорст Весселю» со всей дури, которой у чужака, как выяснилось, еще оставалось немало.

Если кто на крейсере или «ракушке» заметил, что между кораблями затесался один «космический охотник» RH-7 и две продолжающие его преследовать «капли», то сделать уже ничего не мог. Да и вряд ли кто-то собирался хоть что-то делать. В войне неизбежны потери. В том числе и от огня своих, так, увы, часто бывает. И ничьей вины нет в том, что в данном случае под раздачу попал «охотник» Эрики.

Последнее, что она увидела и почувствовала, – ослепительный свет и жар, залившие, казалось, не только сознание, но и каждую клеточку тела, а последняя мысль, за краешек которой Эрика успела ухватиться, чтобы не было так страшно и обидно, стала мысль о том, что хотя бы одну крупную рыбу «Хорст» должен сжечь обязательно, а на счету «охотников» – и живых, и погибших – тринадцать «капель», что не так уж и плохо…

…За что я всегда любил своего китайского друга Лянь Вэя (он же Дракон) – это за полную невозмутимость в самой, казалось бы, горячей ситуации. Вероятно, потому, что сам подобным качеством не обладал, несмотря на свою четвертушку японской крови. Не скажу, что я излишне эмоционален, – нет, держать себя в руках умею, иначе вряд ли бы мне удалось стать военным летчиком, а затем и военкосмолетом. Но все же, бывает, даю волю чувствам. Особенно через крепкое словцо и по делу. Сейчас же прямо над нами творились такие дела, что для крепких слов было самое время.

– …твою мать! – невольно вырвались они у меня, когда звездную тьму обзорного экрана прочертили лучи боевых лазеров.

– Ага, – согласился мой друг и напарник ровным голосом. – Я же говорил, будет драка.

Еще каких-то четверть часа назад у нас с Лянь Вэем вышел небольшой спор. Я склонялся к мысли о том, что к двум чужим присоединился третий – просто отличающийся от них, какого мы еще не видели, и сейчас все трое отправятся завоевывать родной Марс.

А мой друг, напарник и второй пилот утверждал, что этот третий, несомненно, тоже чужой, но какой-то совсем иной чужой. То бишь, такой чужой, что нам, можно сказать, целый союзник, и сейчас эти двое чужих, которых мы условно называли «мячик» и «косточка», начнут бить третьего, больше, как ни странно, напоминающего обводами наш «Неустрашимый». Только гораздо крупнее. Впрочем, по сравнению с «мячиком» и «косточкой» даже он смотрелся мелковато.

– Откуда он взялся? – удивился я. – Ведь не было же никого, кроме этих двух, мы бы засекли.

– Нуль-Т? – невозмутимо предположил Лянь Вэй.

– Хм… А почему эти двое шли сюда на ядерной тяге, пусть и сумасшедшей?

– Я же говорю, он не из этих. Другой. Смотри, «косточка» и «мячик» файтеры выпустили. Десять, двадцать…

– Оптику на максимум! – скомандовал я «бортачу».

В каком-то смысле нам повезло. Случись эта историческая встреча «братьев по разуму» немного раньше или позже, мы пропустили бы все шоу, так как между Фобосом и чужими крутился бы старина Марс, загораживая весь обзор. А так мы чувствовали себя, словно в первом ряду театра. И вот оно – представление!

«Бортач» дал увеличение. Если есть театр боевых действий, то есть и сцена, и от нас, сидящих на дне кратера Лимток, до нее насчитывалось двадцать шесть тысяч километров. Для мощной оптики «Быстрого» и всех других систем слежения – не расстояние.

Вот они!

Похожие на чуть приплюснутые капли ртути файтеры чужих. Точь-в-точь, как те, что атаковали базу на Тритоне.

– Тридцать восемь штук, – сообщил Лянь Вэй то, что я и сам видел.

– До хрена, – согласился я, чувствуя, как подскакивает невольно пульс – естественная реакция любого пилота при виде атакующего противника. Пусть даже атакуют и не тебя. Пока не тебя.

И тут третий чужак, в чьей принадлежности я все еще не был уверен, сделал ответный ход. Одиннадцать машин вырвались из его чрева навстречу врагу. «Будто из двери бани вышвырнули тазики», – пришло мне на ум не совсем уместное сравнение, но уж больно они и впрямь напоминали перевернутые тазики. Или полузабытые древние солдатские шлемы. В голову тут же полезли какие-то ландскнехты, а вслед за ними и сам «рыцарь печального образа» – Дон Кихот, носивший, как известно, вместо шлема тазик для бритья… Но тут, обрывая цепь ассоциаций, звездную тьму обзорного экрана прочертили лучи боевых лазеров, и с моих губ невольно сорвалось извечное русское:

– …твою мать!

– Ага, – сказал Лянь Вэй. – Я же говорил, что будет драка…

Драка и впрямь случилась.

Да такая, что мы с напарником глаз не могли оторвать. Во всех смыслах не могли. Потому что обязаны были следить за боем по долгу службы и потому, что зрелище было захватывающим, – сами мы, как пилоты «Бумерангов», мысленно находились сейчас там, в гуще космического боя, выжимая максимум из двигателей и гравигенераторов Нефедова, совершая маневры уклонения, прикрывая товарища, разя врага изо всех видов оружия. Так бывалые боксеры, следящие за поединком, в мыслях наносят удары, совершают нырки и уходы, и у них сокращаются те же мышцы, которые вовсю работают у бойцов на ринге.