Филип Дик - Когда наступит прошлый год [litres]

— Вам потребуется помощь при операции? — спросил Тигарден. — Если нет, то я пойду наверх, к секретарю. В Белом доме есть медсестра, которая могла бы вам ассистировать. Она с минуту назад была здесь.

— Мне не нужна помощь, зато пригодился бы список всех недомоганий, на которые жалуются в настоящее время люди из окружения Молинари. Все, кто постоянно сталкивается с секретарем. Неважно, члены ли это персонала или частые официальные гости. Независимо от постов. Это можно сделать?

— Что касается персонала — да, — ответил Тигарден. — Но медицинских карт гостей у нас нет. Впрочем, это естественно.

Он внимательно посмотрел на Эрика.

— У меня есть предчувствие, что, как только мы пересадим Мак-Нейлу новое сердце, боли у секретаря исчезнут, — заявил Свитсент. — Потом мы отметим в медицинской карте, что в этот день Джино Молинари вылечился от острой стенокардии.

Лицо Тигардена стало непроницаемым.

— Ну что ж. — Он пожал плечами. — Хирургия плюс метафизика. Вы обогатили нашу команду крайне редким сочетанием, доктор.

— Вы считаете, что Молинари достаточно впечатлителен, чтобы убедить себя в наличии любой болезни, которой страдают люди из его окружения? Я не утверждаю, что симптомы имеют чисто истерическую основу, ведь у Генсека они проявляются по-настоящему. Он на самом деле болеет.

— О существовании подобного дара мне ничего не известно, — заявил Тигарден. — Если вообще можно называть это даром.

— Но вы сами видели медицинские карты, — спокойно заметил Эрик.

Он открыл сумку и начал доставать автоматические инструменты, требовавшиеся для трансплантации сердца.

После операции, которая заняла не более получаса, Эрик Свитсент в сопровождении двух агентов отправился в квартиру, где жила Мэри Рейнеке.

— Дура, — заявил ни с того ни с сего тот из них, что шел слева.

— Неужто? — спросил второй агент, постарше, с седыми волосами. — Она знает, почему Моль до сих пор жив. Никто другой не смог догадаться.

— Тут нечего догадываться, — сказал первый. — Когда объединяются два пустых места, получается точно такое же.

— Ничего себе пустое место! Он стал Генеральным секретарем ООН. Думаешь, ты или кто-то из твоих знакомых был бы на такое способен? Вот ее квартира. — Агент остановился и показал на дверь. — Не удивляйтесь, когда ее увидите, — сказал он Эрику. — В смысле, когда вам покажется, что она еще ребенок.

— Я слышал об этом, — ответил Эрик и позвонил в дверь. — Все знаю.

— «Все знаю», — передразнил его агент слева. — Вы ведь даже не видели Мэри. Может, она станет новым Генеральным секретарем ООН, когда Моль в конце концов умрет.

Дверь открылась. На пороге появилась невысокая темноволосая симпатичная девушка в мужской красной шелковой рубашке навыпуск и обтягивающих брюках, сужающихся книзу. В руке она держала маникюрные ножницы, видимо, только что приводила в порядок ногти — длинные и блестящие, как заметил Эрик.

— Я доктор Эрик Свитсент. Только что начал работать в команде Джино Молинари.

Он едва сдержался, чтобы не сказать: «В команде твоего отца».

— Знаю, — ответила Мэри Рейнеке. — Джино хочет со мной увидеться, поскольку хреново себя чувствует. Минуту.

Она скрылась за дверью.

— Школьница, — сказал агент, державшийся слева от врача, и покачал головой. — Любой другой отправился бы за такое за решетку.

— Заткнись, — буркнул его спутник.

Снова появилась Мэри Рейнеке, на этот раз в темно-синей куртке с большими пуговицами.

— Эй, умники, — бросила она агентам. — Убирайтесь отсюда. Я хочу поговорить с доктором Свитсентом без ваших больших жирных ушей.

— Ладно, Мэри.

Агенты ухмыльнулись и ушли. Эрик остался в коридоре, наедине с девушкой, облаченной в куртку, брюки и тапочки.

Какое-то время они шли молча, затем Мэри спросила:

— Как он себя чувствует?

— Во многих отношениях очень хорошо, — осторожно ответил Эрик. — Почти невероятно хорошо. Но…

— Но он умирает. Постоянно. Моль болен. Это длится и длится. Я хотела бы, чтобы это поскорее закончилось, чтобы он… — Она замолчала и задумалась. — Нет, этого мне вовсе не надо. Если Джино умрет, то меня отсюда вышвырнут вместе со всем зоопарком дядюшек, кузенов и девиц, устроят генеральную уборку мусора, накопившегося здесь.

В голосе девушки прозвучала странная горечь, и Эрик удивленно посмотрел на нее.

— Ваша задача — вылечить его? — спросила Мэри.

— Да, попытаюсь. Может, хотя бы…

— Или же вы должны нанести… Как это говорится? Удар милосердия? Ну, вы понимаете. Coup чего-то там.

— Coup de grâce, — подсказал Эрик.

— Именно, — кивнула Мэри Рейнеке. — Так что? Какова ваша задача? Может, вы сами не знаете? Точно так же сбиты с толку, как и он, а?

— Я вовсе не сбит с толку, — помолчав, ответил Эрик.

— То есть знаете свой долг. Вы ведь занимаетесь пересадками, да? Выдающийся хирург… Кажется, я читала про вас в «Тайме». Вы не считаете, что этот журнал весьма компетентен в любых областях? Я читаю его каждую неделю от корки до корки, особенно медицинский и научный разделы.

— Вы… учитесь в школе? — спросил Эрик.

— Уже закончила. Среднюю школу, не колледж. Так называемое высшее образование совершенно меня не интересует.

— Кем вы хотели стать?

— В смысле? — Она подозрительно посмотрела на него.

— В смысле, чем желали бы заниматься в жизни?

— Ничем особенным.

— Но ведь вы ничего не знали, не могли предвидеть, что в конце концов окажетесь в Белом доме. — Он обвел вокруг рукой.

— Конечно знала. Всегда, всю жизнь. С трехлетнего возраста.

— Откуда?

— Я была ясновидящей. И сейчас тоже. Я могу предсказывать будущее.

Голос ее звучал совершенно спокойно.

— До сих пор можете?

— Само собой.

— Тогда вам незачем меня спрашивать, в чем заключается моя задача. Вы можете заглянуть в будущее и посмотреть, что я делаю.

— Ваша работа не столь важна. Она никоим образом не влияет на завтрашний день.

Она улыбнулась, показав прекрасные ровные белые зубы.

— Не верю, — сердито сказал он.

— Тогда попробуйте сами поиграть в ясновидящего. Не спрашивайте меня о том, что я знаю, раз вы не заинтересованы в результатах или не в состоянии с ними примириться. Здесь, в Белом доме, идет смертельная битва. Сотня людей постоянно сражается за то, чтобы обратить на себя внимание Джино. Нужно проталкиваться локтями сквозь толпу. Вот почему Моль болеет, вернее, притворяется.

— Даже так? — спросил Эрик.

— Он истерик. Сами знаете, им только кажется, что они больны, но на самом деле с ними все в порядке. Таким образом Джино не подпускает к себе других. Он слишком болен, чтобы с ними встречаться. — Она весело рассмеялась. — Да вы же сами его обследовали. Он на самом деле ничем не болен.