Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны

— Ты — начало, имеющее понятие о том, как широко распространилась моя семья, — сказал он.

Она обернулась, губы плотно сжаты, но глаза опущены — она не посмела встретиться с ним взглядом. Он видел, что она приняла это, хотя это понимание могли разделить с ним очень немногие, — понимание того, что его единичная множественность была способна вместить в себя, как семью, все человечество.

— Ты мог бы спасти в лесу моих друзей, — обвиняющим тоном произнесла она.

— Да, но ты тоже могла бы спасти их.

Она сжала кулаки и, прижав их к вискам, посмотрела на него горящим взглядом.

— Но ты же знаешь все!

— Сиона!

— Неужели я должна была познать это именно так? — прошептала она.

Он молчал, предоставив ей самой ответить на этот вопрос. Ее надо было заставить понять, что его первичное сознание работало по-фрименски и что он, как хищник, будет преследовать любую добычу, которая оставляет следы.

— Золотой Путь, — прошептала она. — Я могу почувствовать его, — потом она с гневом взглянула на Лето. — Он так жесток, твой Золотой Путь!

— Выживание всегда жестоко.

— Они не могли нигде спрятаться, — продолжала шептать она. — Что ты со мной сделал?

— Ты пыталась стать фрименской мятежницей, — ответил он. — Фримены обладали почти фантастической, невероятной способностью читать самые незаметные следы в Пустыне. Они могли отыскать в песках следы малейшего ветерка.

Он увидел на ее лице следы угрызений совести, в ее памяти всплыли образы погибших товарищей. Он заговорил, понимая, что вслед за угрызениями совести придет чувство вины, а потом гнев, который обратится на него.

— Ты бы поверила мне, если бы я просто все это тебе рассказал?

Угрызения совести подавляли ее. Она тяжело дышала, широко открыв под маской рот.

— Ты еще не выжила в Пустыне, — вдруг сказал он. Постепенно ее дрожь улеглась. Фрименские инстинкты начали проявлять свое закаливающее действие.

— Я выживу, — сказала она, глядя прямо в его глаза. — Ты читаешь нас по нашим эмоциям, так?

— Эмоции зажигают мысли, — сказал Лето. — Я могу уловить малейшие изменения поведения и указать их эмоциональную причину.

Он видел, что она принимает свою наготу так же, как ее принял когда-то Монео, — со страхом и ненавистью. Но это не имело практически никакого значения. Он давно прозондировал время впереди их. Да, она выживет в его Пустыне, потому что ее следы были видны рядом с его… но он не чувствовал ее плоти в этих следах. Но непосредственно за ее следами он вдруг увидел отверстое пространство, в котором было запечатано так многое. Смертный крик Антеак прозвучал в его сознании… крики атакующих Говорящих Рыб!

Придет Малки, подумал он. Мы снова встретимся, Малки и я.

Лето открыл свои человеческие глаза и увидел, что Сиона пристально смотрит на него.

— Я все еще ненавижу тебя, — выпалила она.

— Ты ненавидишь вынужденную жестокость хищника.

Она заговорила с ядовитым воодушевлением.

— Но я видела еще кое-что. Ты не можешь читать мои следы?

— Вот почему ты должна участвовать в селекции и дать потомство, чтобы сохранить это качество у потомков.

Он не успел договорить, как пошел дождь. Невесть откуда взявшаяся туча, темнота и ливень — все наступило одновременно и внезапно. Несмотря на то что Лето обычно очень хорошо чувствовал изменения погоды, на этот раз стихия застала его врасплох. Он знал, что в Сарьире иногда идут дожди, дождь быстро кончался, вода испарялась и снова становилось сухо. Как только выглядывало солнце, вода из луж мгновенно испарялась. В большинстве случаев вола вообще не успевала упасть на землю. Это были призрачные дожди, вода испарялась, сталкиваясь с перегретыми нижними слоями воздуха. Но этот дождь намочил Лето.

Сиона откинула с лица маску и, подставив лицо дождю. жадно глотала воду, не замечая, какое действие оказывала вода на Лето.

Как только дождь намочил кожу из песчаных форелей, все тело Лето свернулось в огромный клубок невыразимых страданий. Раздельные движения форелей и Червя привели к ощущению, что все тело разрывается на части, что придавало новое значение слову «боль». Песчаные форели стремились ринуться к воде и окружить ее. Червь чувствовал, как вместе с водой на него проливается сама смерть. Струйки синего дыма поднимались в тех местах, где Лето соприкасался с водой. Внутренний биохимический завод начал производить Пряность. Синий дым поднимался от всего его тела, лежавшего в огромной луже. Лето извивался и стоная.

Туча прошла, и только теперь Сиона заметила, что Лето чем-то обеспокоен.

— Что с тобой? — спросила она.

Он был не способен ответить. Дождь кончился, но вола оставалась на камнях, она текла отовсюду и подтекала пол него. Бежать было некуда.

Сиона увидела синий дым в тех местах, где вода касалась Лето.

— Это же вода!

Справа было возвышение, на котором не было воды. Преодолевая боль, он пополз туда, испуская стон при погружении в очередную лужу. Возвышение почти высохло, когда он достиг его. Мучения медленно отпускали его, и только теперь он понял, что Сиона стоит прямо перед ним. Она спросила его голосом, полным притворного участия:

— Почему вода причиняет тебе боль?

Боль? Какое неадекватное слово! Однако уклониться от этого вопроса было нельзя. Она достаточно много знала, чтобы самостоятельно заняться выяснением ответа. Ответ мог быть найден. Он, запинаясь, объяснил ей взаимоотношения червя и форелей к воде. Она молча слушала его.

— Но жидкость, которую ты дал мне…

— Она разбавлена и смягчена Пряностью.

— Тогда зачем ты рискуешь и выходишь сюда без тележки?

— Нельзя быть фрименом в Цитадели или в тележке.

Она согласно кивнула.

Он заметил, что пламя мятежа снова вспыхнуло в ее глазах. Она не чувствовала ни вины, ни зависимости. Она не могла больше не верить в Золотой Путь, но какая, в сущности, разница? Его жестокость нельзя простить. Она может отвергнуть его, отказать ему в месте в своей семье. Он не был человеком, он же совсем не похож на нее! И теперь она знала секрет его устранения! Окружить его водой, уничтожить Пустыню, обездвижить его в великих мучениях! Неужели она думает, что скрыла свои мысли, повернувшись к нему спиной?

Но что я могу с этим поделать? — подумал он. Она должна жить, а я — демонстрировать неприятие насилия.

Теперь, когда он доподлинно знал природу Сионы, как легко было бы сдаться, слепо погрузиться в собственные мысли. Как это было бы соблазнительно — жить исключительно в глубинах своей памяти, но его лети все еще требовали, чтобы он преподал им урок своим примером, если они хотят избежать последней угрозы Золотому Пути.

Сколь же болезненно это решение! Он испытал некое сочувствие к Бен с Гессерит. Его затруднительное положение было сродни тому, в котором оказался орден, столкнувшись с Муад'Дибом. Заключительное звено их селекционной программы — мой Отец, — и тем не менее они не смогли сохранить его.