Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны

Другие внутри Лето начали самоутверждаться. Не в силах сопротивляться и наводить порядок, он перестал справляться с этим хаосом. Они начали говорить языком постоянных «если». «Если бы ты только…» «Если бы мы не…» Как хотелось ему заткнуть им глотки!

— Только глупцы живут своим прошлым!

Лето так и не понял, крикнул он эту фразу или только подумал. Ответом была полная тишина — внутренняя и внешняя, но некоторые нити, связывавшие воедино его старую сущность, еще сохранились. Он попытался заговорить и, видимо, его услышали, потому что Айдахо проговорил:

Послушай, он пытается что-то сказать.

— Не бойтесь иксианцев, — голос Лето превратился в едва слышный шепот. — Они могут делать машины, но не могут больше делать арафель. Я знаю, я был там.

Он замолк, собирая силы, которые утекали, несмотря на то, что он старался удержать их. Им снова овладело какое-то возбуждение — голоса начали что-то кричать, перебивая друг друга.

— Прекратите эту глупость! — крикнул он или подумал, что крикнул.

Айдахо и Сиона услышали только шипение.

Помолчав, Сиона сказала:

— Мне кажется, что он мертв.

— А говорили, что он бессмертен, — сказал Айдахо.

— Ты знаешь, что говорит по этому поводу Устное Предание? — спросила Сиона. — Если ты жаждешь бессмертия, то должен отринуть форму. Все, что имеет форму, смертно. За пределами формы царствует бесформенное, то есть бессмертное.

— Ты говоришь, как он, — обвиняющим тоном произнес Айдахо.

— Думаю, что в этом он был прав, — ответила она.

— Что он говорил о твоих потомках… они прячутся… их нельзя найти… что это?

— Он создал новую форму мимикрии, — ответила Сиона, — новую форму инициации. Он знал, что добился успеха, потому что не смог разглядеть моего будущего.

— Кто ты? — спросил Айдахо.

— Я — новый Атрейдес.

— Атрейдес! — в устах Айдахо это прозвучало как проклятие.

Сиона посмотрела на жалкие останки того, кто некогда был Лето Атрейдесом Вторым… и кем-то еще. Этот кто-то медленно уходил вместе со струйками синеватого дыма, отдающего запахом меланжи. Под тающим телом растекалась синяя лужа Пряности. Остались еще остатки чего-то вполне человеческого — кости с красными прожилками и розовая кожа, которые когда-то были частью вечно детского лица Великого Бога-Императора.

— Я не похожа на него, — сказала Сиона, — но у нас с ним одна суть. Я — то же, что и он.

Айдахо непроизвольно перешел на благоговейный шепот:

— Предки и все это…

— Их множество здесь со мной, но я могу незаметно пройти мимо них, потому что они не видят меня. Старые образы исчезли, осталась только суть, чтобы осветить Золотой Путь.

Она повернулась к нему и взяла его за руку. Рука Дункана была холодна, как лед. Она осторожно вывела его из пещеры на свет и подвела к веревке, которая звала назад, в мир людей. Там, наверху, ждали их испуганные музейные фримены.

Жалкий материал, из которого придется кроить новую вселенную, подумала Сиона, но им придется служить. Айдахо надо будет нежно соблазнить, а потом появится и любовь.

Когда она оглянулась на реку, то увидела, как узкое искусственное русло расширяется в пойму, раскинувшуюся среди зелени. На горизонте появилась стремительно надвигавшаяся туча.

Айдахо высвободил руку, но был при этом спокоен.

— Управление погодой становится все хуже и хуже, — сказал он. — Монео думал, что это происки Гильдии.

— Отец редко ошибался в таких вещах, — сказала она. — Тебе придется с этим разобраться.

Айдахо вдруг вспомнил, как с тела Лето разбегались в воду песчаные форели — личинки нового червя.

— Я слышала, что сказал Червь, — проговорила Сиона. — Говорящие Рыбы выберут тебя, а не меня.

Айдахо вновь испытал искушение Сиайнока.

— Посмотрим, — он повернулся и взглянул на Сиону. — Что он имел в виду, когда сказал, что иксианцы не смогут создать арафель.

— Ты просто не читал всех его записок, — ответила она. — Я все тебе покажу, когда мы вернемся в Туоно.

— Но что значит арафель?

— Это темнота священного суждения. Это понятие из древней истории. Все это ты найдешь в его записках.

Это сообщение меньшинства. Мы, конечно, подчинимся решению большинства касательно тщательного отбора, цензуры и издания записок из Дар-эс-Балата. Но наши аргументы должны быть выслушаны и учтены. Мы знаем, каковы интересы Святой Церкви в этом вопросе, и это не ускользнуло от нашего внимания. Мы полностью разделяем желание Святой Церкви, чтобы Ракис и Священная Резервация Расщепленного Бога на становились «аттракционом для скучающих туристов».

Однако, поскольку теперь в наших руках имеются все записки и доказана их аутентичность и выполнен полный перевод, мы можем судить о замысле Атрейдесов. Как женщина, воспитанная в традициях Бене Гессерит, я понимаю способ мышления наших предков, и у меня есть естественное желание участвовать в том замысле, который открылся нашему взору — замысле, целью которого было нечто большее, чем превращение Дюны в Арракис, а Арракиса в Дюну, а потом в Ракис.

Нам надо служить интересам истории и науки. Записки проливают новый свет на воспоминания и личные биографии времен Дней Дункана и Охранной Библии. Мы не можем оставаться небрежными в отношении таких расхожих выражений, как «Клянусь тысячью сынов Айдахо!» или «Клянусь девятью дочерьми Сионы!» Сохранившийся до сих пор Культ Сестры Ченоу приобретает в связи с открытием записок новое значение. Определенно, что новая трактовка Церковью рассказа об Иуде/Наиле требует и новой оценки.

Мы, представители Меньшинства, должны напомнить политическим цензорам, что бедные песчаные черви Ракийской Резервации не могут служить альтернативой иксианским навигационным машинам, так же, как крошечные количества церковной меланжи не составляют коммерческой угрозы для тлейлаксианской синтетики. Нет! Мы просто настаиваем на том, чтобы Устное Предание, Охранная Библия и даже Святое Писание Расщепленного Бога должны быть сравнены с записками из Дар-эс-Балата. Каждая историческая ссылка на времена Рассеяния и Великого Голода должна быть тщательно проверена. Чего мы боимся? Никакие иксианские машины на смогут сделать то, что можем сделать мы — прямые потомки Сионы и Дункана Айдахо. Сколько вселенных мы освоили и заселили? Никто не может назвать даже приблизительной цифры. Никто и никогда не узнает этого. Неужели Церковь боится случайных пророков? Мы знаем, что никакие пророки на могут ни видеть нас, ни предсказать наши решения. Смерть не может постичь сразу все человечество. Надо ли нам, Меньшинству, присоединяться к нашим рассеянным братьям и сестрам, чтобы быть услышанными? Должны ли мы оставить большинство человечества в темноте и невежестве? Если Большинство заставит нас уйти, то оно само потом не сможет нас отыскать.