Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны

Лето прекрасно видел, как остановился лифт, как открылись двери, как пробудился Монео. Человек выглядел усталым, и это было вполне объяснимо. На носу паломничество в Онн со всеми вытекающими отсюда хлопотами: инопланетные визитеры, ритуал с Говорящей Рыбой, смена Императорской гвардии, отставки и назначения, а тут еще новый Дункан Айдахо, которого надо гладко и безболезненно внедрить в аппарат. Монео, как всегда, вникал во все мелочи, но возраст неумолимо давал о себе знать.

Так, так , подумал Лето. Через неделю после нашего возвращения из Онна Монео исполнится сто восемнадцать лет.

Если человек принимает достаточно Пряности, то он может прожить в несколько раз дольше этого срока, но Монео отказывался принимать Пряность, и Лето не сомневался, что знает истинную причину. Монео достиг такого положения в обществе, когда любой на его месте начинает желать скорой смерти. Единственное, чего он еще хотел, — это пристроить Сиону на имперскую службу в качестве директора имперского общества Говорящих Рыб.

Мои частики, как говорил Малки.

Монео знал, что намерением Лето было соединить в браке Сиону и Дункана Айдахо. Видимо, время для этого настало.

Монео остановился в двух шагах от тележки и поднял глаза на Лето. Что-то в его облике напомнило Лето языческого жреца из древних земных времен, молящегося на своем семейном капище.

— Господин, вы провели много часов, наблюдая за новым Дунканом, — сказал Монео. — Не испортили ли тлейлаксианцы его клетки или психику?

— Он остался незапятнанным.

Монео глубоко вздохнул, но в этом вздохе не было облегчения.

— Ты, кажется, возражаешь против его использования в качестве племенного жеребца?

— Мне странно думать о нем, как о предке и супруге моей дочери одновременно.

— Но это позволит мне получить скрещивание в первом поколении между старой формой человека и продуктом многовековой селекции. Сиона — представитель двадцать первого поколения в этом ряду скрещиваний.

— Я не вижу смысла в таких скрещиваниях. У Дункана замедлена реакция по сравнению с вашими гвардейцами.

— Меня не интересуют отдельно взятые потомки, Монео. Неужели ты думаешь, что я не знаю о геометрической прогрессии, которая диктует правила моей селекционной программы?

— Я видел ваш селекционный журнал, господин.

— В таком случае ты должен знать, что я отслеживаю появление рецессивных аллелей и исключаю их. Меня интересуют ключевые доминантные признаки.

— А мутации, господин? — в интонациях голоса Монео появились злые нотки, что заставило Лето внимательно взглянуть на него.

— Мы не будем обсуждать этот вопрос, Монео.

Лето увидел, как его помощник спрятался в раковину своей обычной осторожности.

Он необыкновенно чутко улавливает мое настроение, подумал Лето. Мне кажется, что он частично обладает теми же способностями, что и я, но они действуют у него на уровне подсознания. Его вопрос позволяет предположить, что он подозревает, чего мы достигли в Сионе.

Чтобы удостовериться в своей догадке, Лето спросил:

— Мне ясно, что ты не до конца понимаешь, чего я хочу достичь своей селекционной программой.

Лицо Монео прояснилось.

— Мой господин знает, что я изо всех сил пытаюсь вникнуть в правила этой селекции.

— Законы, если брать их в долговременной перспективе, суть временны и преходящи, Монео. Нет такого понятия, как правила развития творчества.

— Но, господин мой, вы сами только что сказали о законах, которые управляют вашей селекционной программой.

— Что я только что сказал тебе, Монео? Пытаться отыскать законы творчества — это все равно что отделить разум от тела.

— Но ведь в результате получается что-то конкретное, господин. Я знаю это по себе!

Он знает это по себе! Дорогой Монео, как ты близок к разгадке.

— Почему ты всегда хочешь услышать исчерпывающее толкование, Монео?

— Я слышал, как вы говорили о трансформационной эволюции, господин. Так озаглавлен и ваш селекционный журнал. Но что за сюрприз…

— Монео, правила меняются с каждым сюрпризом.

— Мой господин, вашей целью является улучшение человеческой породы?

Лето посмотрел на мажордома горящим взглядом, думая: Если я сейчас произнесу ключевое слово, то поймет ли он меня? Вероятно…

— Я хищник, Монео.

— Хищ… — Монео поперхнулся, произнося это слово и покачал головой. Он понимал значение этого слова или думал, что понимает, и все же оно потрясло его. Может быть, Бог-Император шутит?

— Хищник, мой господин?

— Хищники улучшают породу.

— Как это может быть, господин? Ведь вы не ненавидите нас.

— Ты меня разочаровал, Монео. Хищник не может ненавидеть свою жертву.

— Хищники убивают, мой господин.

— Я убиваю, но без ненависти. Жертва утоляет голод. Добыча — это благо.

Монео с недоумением уставился в розовое лицо Лето в сером обрамлении.

Не пропустил ли я приближение Червя? подумал Монео.

Он со страхом посмотрел на повелителя. Но нет, гигантское тело не вибрировало, глаза не горели хищным пламенем, и рудименты конечностей не подрагивали.

— По отношению к чему вы испытываете голод, мой господин? — очертя голову спросил Монео.

Я испытываю голод по отношению к способности человечества принимать долговременные верные решения. Знаешь ли ты ключ к такой способности, Монео?

— Вы много раз говорили мне об этом, мой господин, Ключ — это способность изменять свой разум.

— Да, именно изменять. Но что я имею в виду под долгосрочностью?

— Для вас эти отрезки времени измеряются тысячелетиями, господин.

— Даже мои тысячелетия — мгновения по сравнению с вечностью.

— Но ваша перспектива наверняка отличается от моей, господин.

— С точки зрения вечности любой, даже самый длительный, но ограниченный срок краток.

Но тогда выходит, что никаких правил вообще не существует. — В голосе Монео появились истерические нотки.

Лето улыбнулся, чтобы успокоить своего слугу.

— Вероятно, существует только одно правило. Краткосрочные решения всегда оказываются неверными в долгосрочной перспективе.

В полной растерянности Монео смог лишь покачать головой.

— Но, господин, ваши перспективы…

— Время необратимо утекает для любого конечного наблюдателя. Не существует закрытых систем. Даже я сумел лишь растянуть свою временную матрицу.

Монео отвел взгляд от лица Лето и посмотрел на коридоры мавзолея. Я тоже лягу здесь в один прекрасный день. Золотой Путь сможет быть продолжен, но мой путь закончится. Конечно, это не имело никакого значения. Только Золотой Путь, который был неразрывным единством, имел какое-то значение. Он снова посмотрел на Лето, избегая взгляда его ярко-голубых глаз. Неужели в этом гигантском теле сидит заурядный хищник?