Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны

— Зачем вы это сделали?

— Альтернатива была бы куда более ужасной.

— Какая альтернатива?

— Со временем ты поймешь. Монео понял.

— Этот ваш проклятый Золотой Путь!

— Он не проклятый, он священный.

— Вы думаете, что я дура, которая не может…

— Я думаю, что ты неопытна, но обладаешь способностями, о которых даже не подозреваешь.

Она трижды глубоко вздохнула, и к ней вернулось самообладание.

— Но если вы не можете иметь секс с иксианкой, то что…

— Дитя, почему ты упорствуешь в своем непонимании? Речь не идет о сексе. С Хви я не могу спариваться. У меня нет никого, подобного мне, во всей вселенной, мне просто не с кем спариваться.

— Она похожа на вас?

— По своим намерениям. Так ее сделали иксианцы.

— Сделали ее…

— Не будь полной дурой! — рявкнул он. — Она настоящая ловушка для Бога. Даже жертва не может отринуть ее.

— Зачем вы рассказываете мне эти вещи? — прошептала она.

— Ты украла два тома моих рукописей, — сказал он. — Ты читала перевод Гильдии и уже знаешь, как можно меня поймать.

— Вы знали?

Он видел, что к ней вернулась ее самоуверенность и осознание собственной силы.

— Конечно, вы знали, — она сама ответила на свой вопрос.

— Это была моя тайна, — сказал он. — Ты не можешь себе представить, сколько раз я любил своих товарищей и видел потом, как они ускользали от меня прочь, в небытие. Вот так ускользает от меня сейчас твой отец.

— Вы любите его?

— Да, и я любил твою мать. Иногда они уходят быстро; иногда с мучительной медлительностью. И каждый раз я терплю крушение. Я могу играть по жестким правилам, могу принимать необходимые решения, я способен принимать решения, которые убивают, но я не могу избежать страданий. Очень, очень долго — мои записки, которые ты украла, не лгут — это была единственная из доступных мне эмоций.

Он увидел, как увлажнились ее глаза, но челюсти были по-прежнему крепко сжаты — она была полна гневной решительности.

— Все это не дает вам права править, — сказала она.

Лето с трудом подавил улыбку. Наконец-то они добрались до корней мятежности Сионы.

По какому праву? Где справедливость в моем правлении? Принуждая их к повиновению с помощью вооруженной силы Говорящих Рыб, честно ли я побуждаю человечество к эволюционному скачку? Я знаю все, что поют революционеры, все их трескучие и резонерские фразы.

— Ты не видишь никаких признаков своей мятежной руки в той власти, которой я обладаю.

Юность Сионы взяла свое.

— Я никогда не выбирала вас себе в правители.

— Но ты усилила мою власть.

— Каким образом?

— Своей оппозицией. Я отточил свои когти на таких, как ты.

Она невольно бросила взгляд на его руки.

— Это фигуральное выражение, — объяснил он.

— Наконец-то мне удалось задеть вас за живое, — сказала она, услышав в его голосе нотки гнева.

— Ты не задела меня за живое. Мы с тобой родственники и можем по-семейному попенять друг другу. Факт заключается в том, что мне стоит бояться тебя больше, чем тебе — меня.

Она отпрянула, но замешательство продолжалось лишь краткий миг. Он увидел, как сначала ее плечи напряглись от всплеска веры, потом девушку снова охватили сомнения. Она опустила голову и исподлобья взглянула на Лето.

— Так почему же Великий Лето боится меня?

— Я боюсь твоего невежественного насилия.

— Разве вы говорили, что уязвимы физически?

— Я не стану второй раз предупреждать тебя, Сиона. Петь пределы той игры в слова, в которую я играю. И ты, и иксианцы прекрасно знают, что я люблю тех, кто уязвим физически. Скоро об этом узнает вся Империя. Такие слухи распространяются быстро.

— И вся Империя спросит, по какому праву вы царствуете!

Она ликовала. Лето почувствовал неистовый гнев. Его было трудно подавить. Эту человеческую эмоцию он ненавидел. Название ей — злорадство. Он некоторое время молчал, не желая давать волю злобе. Потом он выбрал способ пробить брешь в обороне Сионы в самом уязвимом ее месте, которое он уже видел.

— Я правлю по праву одиночества, Сиона. Мое одиночество — это отчасти свобода, отчасти рабство. Это означает, что меня не может подкупить ни одна группа населения. Мое рабство говорит о том, что я буду служить вам в полной мере моих божественных способностей.

— Но иксианцы поймали вас в свою ловушку! — сказала она.

— Нет. Они преподнесли мне дар, который только усилит меня.

— Он уже ослабляет вас.

— И это тоже, — признал Лето. — Но мне по-прежнему подчиняются очень мощные силы.

— О да, — кивнула она. — Это я понимаю.

— Этого ты как раз не понимаешь.

— Но я уверена, что вы мне все объясните. — поддразнила она его.

Он заговорил так тихо, что Сионе пришлось склониться почти к самому его лицу.

— В этом мире нет никого, кто мог бы попросить меня о чем бы то ни было — об участии, о компромиссе, даже о малейшем послаблении власти. Я один и только одни.

— Даже эти иксианская женщина не может…

— Она настолько похожа на меня, что не сможет ослабить меня а этом отношении.

— Но когда было атаковано иксианское посольство…

— Меня все еще раздражает человеческая глупость, — сказал он.

Ока. нахмурившись, взглянула на него.

В свете луны этот мимический жест показался Лето очаровательным. Он понял, что заставил ее думать. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась о том. что право на власть дается вместе с уникальностью.

Он отреагировал на ее хмурый вид.

— До сих пор в мире не было правительства, подобного моему. Я — первый случай в мировой истории. Я отвечаю только перед собой, требуя воздаяния за ту жертву, которую принес миру.

— Жертву! — иронически буркнула она, но Лето явственно расслышал сомнение в ее голосе. — Каждый деспот говорит нечто подобное. Вы ответственны только перед собой!

— Я отвечаю, таким образом, за каждую живую тварь. Я слежу за всеми вами все это время.

— Какое время?

— Время, которое могло бы быть, но которого больше нет.

Он почувствовал в ней нерешительность. Она не довернет своим инстинктам, своей нетренированной способности к предсказаниям. Она может случайно совершить прорыв, как в случае, когда она украла его записки, но мотивация была потеряна в тех откровениях, которые она почерпнула из записок.

— Мой отел говорит, что вы очень хорошо умеете манипулировать словами, — сказала она.

— Он как никто обязан это знать. Но есть такие вещи, знания о которых можно добыть, только участвуя в этих вешал. Познать их нельзя, стоя в стороне и обсуждая их.

— Он как раз и имел в виду эти вещи, — проговорила Сиона.

— Ты совершенно права, — согласился он. — Это не логично. Но это свет. Это глаз, он видит свет, но не видит сам себя.

— Я устала от этого разговора, — сказала Сиона.