Гарри Гаррисон - Падающая Звезда

– Господи… Какая же она здоровенная, – хрипло прошептал Хардинг. – Я и не представлял себе, что на свете есть нечто подобное.

Сказать «здоровенная» – не сказать ничего. Посреди плоской равнины высился сверкающий небоскреб без окон – металлическая башня, по сравнению с которой все окрестные здания казались карликами. Но это был не небоскреб, а космический корабль. Громада весом в двадцать тысяч тонн, которая скоро, изрыгнув пламя, содрогнется и поползет вверх – сначала медленно, потом быстрее и быстрее, чтобы стрелой устремиться в пространство. Это был крупнейший космический корабль из всех, которые когда-либо строил или проектировал человек.

Четырехмоторный реактивный самолет рядом с этим гигантом казался мухой, жужжащей возле церковного шпиля. Каждая из шести одинаковых ступеней была больше любого из прежних космических кораблей. В космосе пять нижних ступеней по мере сгорания топлива отделяются и остается лишь шестая, с полезной нагрузкой. Впрочем, термин «полезная нагрузка» применительно к «Прометею» звучал слишком тривиально, ведь Прометей был смертным, осмелившимся украсть огонь у небожителей и доставить его на Землю, а теперь этим именем был назван аппарат, которому предстояло подняться на орбиту, на высоту 22300 миль, простереть оттуда свои серебряные руки, похитить энергию Солнца и переправить ее землянам. Это решило бы для человечества проблему энергии – окончательно и бесповоротно, навсегда.

Таков был план. Лишь увидев воочию громаду «Прометея», Патрик Уинтер до конца осознал грандиозность своего проекта. Реактивный самолет описал кругло периметру «Прометея», и Патрик выровнял руль, чтобы совершить заход на посадку. Но мысли его были далеко, а потому Уинтер, будучи опытным пилотом, решил не рисковать:

– Посадите самолет, полковник. Ладно? – попросил он. Хардинг кивнул и принял решение. Он знал, о чем сейчас думает майор. Башня из полированного металла и на него самого произвела изрядное впечатление. Хардинг отогнал это видение и сосредоточился; колеса шасси коснулись посадочной полосы, полковник включил реверс, и самолет замедлил бег. Лишь когда машина, мерно покачиваясь, подрулила к зданию аэропорта, Хардинг вновь разомкнул уста:

– Неужели вы в самом деле полетите на этой чертовой штуковине?

Это был полувопрос-полуутверждение, в котором звучало явное сомнение, способна ли такая громадина вообще оторваться от земли. Патрик уловил интонацию полковника, слегка усмехнулся, отстегнул ремни безопасности и встал.

– Да, именно на этой чертовой штуковине я и полечу. Он вышел в салон и сел к И. Л. Дж. Флэксу. Тот сидел на диванчике, откинувшись назад, в его мясистой ручище телефонная трубка была почти не видна. Флэкс не любил летать на самолете, потому что ему всегда было тесно. Огромный детина шести футов росту и столько же в талии заполнял собою весь диван. Флэкс, как всегда, обливался потом – на его гладком черепе выступили капельки влаги.

– Хорошо, я согласен, – сказал он в трубку ясным, почти лишенным акцента голосом. – Держите с ними связь. Я позвоню, как только будет покончено с формальностями.

Догадаться, с кем Флэкс говорит, было непросто. Самолет No 1 ВВС США был оснащен узлом связи, не уступавшим по мощности радиорубке авианосца, флэкс положил трубку и оттолкнул от себя аппарат, угрюмо покосившись на иллюминатор.

– Обследование продолжается, но врачи уверены, что это аппендицит, – сказал он – Операция через пару часов. Просто замечательно. Уж медик-то мог бы заботиться о себе получше. Что за чертовщина – у доктора аппендицит!

Флэкс недоверчиво покачал головой, отчего заколыхалось все его брыластое лицо.

– Можешь верить или нет, но у докторов тоже есть аппендиксы.

Патрик встал перед зеркалом и принялся завязывать галстук. Для тридцати семи лет он выглядел совсем неплохо.

По сравнению с Флэксом смотрелся сущим Аполлоном – впрочем, это было нетрудно. Брюшка пока не было, физические упражнения позволяли держать себя в форме. Да и вообще не урод – девушки вроде не пугаются. Правда, нижняя часть тяжеловата, и лоб с каждым годом становится все выше. Патрик затянул узел галстука и взял пиджак.

– И потом у Кеннелли ведь есть дублер. Мы все работали с Файнбергом, дело он знает.

– Ставлю десять против двадцати, что Файнберга мы не увидим, – сказал Элай Брон.

Брон сидел у окна, уткнувшись длинным носом в книжку – его обычная поза, – и, казалось, ни к чему не прислушивался. Однако он обладал весьма нервирующей способностью одновременно читать и разговаривать. Брону ничего не стоило положить противника на обе лопатки в споре, читая при этом книгу и запоминая каждое прочитанное слово. Он перевернул страницу.

– Какое тут может быть пари? – удивился Патрик. – Файнберг наш единственный врач-дублер. Он просто обязан появиться.

– Ты так думаешь? Тогда ставь десятку.

– Годится, – согласился Флэкс. – Или, может быть, тебе известно что-то такое, чего не знаем мы, Элай?

– Знать, догадываться, уметь слышать – это все одно и тоже.

– Что ж, я тоже поставлю десятку, раз ты так легко расстаешься с деньгами, – заявил Патрик.

Он застегнул китель и стряхнул невидимые пылинки со своих майорских погон. Скорее всего десять долларов выброшены на ветер, потому что доктор Элай Брон никогда не улыбался и всегда выигрывал пари. Причем любил всем напоминать об этом своем качестве. Патрик изо всех сил старался относиться к своему коллеге, физику-ядерщику, с симпатией, но это, увы, не всегда удавалось.

– Ладно, пойдем, – сказал Флэкс, тяжело поднимаясь на ноги. – Оркестр, почетный караул, суетящиеся политики и прочая дребедень.

– Сейчас добрый день или добрый вечер? – спросил Патрик, глядя на часы.

– «Добри вэчэр» годится для любого времени дня, – заметил Флэкс. – Или просто «здрастуйте».

Дверца открылась, и снаружи донеслись первые ноты «Звездно-полосатого знамени» – в несколько непривычной тональности и со странноватым ритмом. Американский гимн в этом исполнении более напоминал русскую народную песню, чем гимн в честь героической обороны форта Мак-генри. Только два гостя появились на трапе, как дружно защелкали фотокамеры, и навстречу вновь прибывшим двинулась толпа встречающих. Несколько милосердно коротких приветственных речей по-русски; столь же лаконичное изъявление благодарности со стороны американцев – и вот все уже на банкете, пьют водку и едят икру. Все вокруг кишело представителями прессы. Патрик испытал немалое облегчение, когда Флэкс взял основную нагрузку на себя, без особых затруднений переходя с русского на польский, с польского на немецкий, а с немецкого на английский. Элай Брон столь же успешно объяснялся по-французски и по-немецки