Олаф Стэплдон - Создатель звезд [сборник litres]

За несколько лет до Египетской экспедиции Наполеона Эдлан окончательно покончил с политической карьерой, инсценировав самоубийство, и потом еще несколько лет прожил в Каире в полной безвестности и нищете. Он зарабатывал на жизнь, работая водовозом, и гонял по пыльным улицам своего груженного раздувшимися бурдюками осла. Вместе с тем он не прекращал тренировать свои сверхъестественные способности и порой использовал их для сеансов «психотерапии» среди своих товарищей-рабочих. Но по-прежнему больше всего его интересовало исследование прошлого. В то время знания о древней культуре Египта были крайне скудными, и страстным желанием Эдлана было получить сведения напрямую от существовавшей много веков назад великой расы. Поначалу ему удавалось проникать лишь на несколько лет в прошлое, в окружение, сходное с его собственным. Затем он решил поселиться в дельте реки, в каком-нибудь отдаленном поселении, жители которого всю жизнь копались в земле и вели жизнь, которая не слишком отличалась от примитивного быта земледельцев времен фараонов. Много десятилетий он управлялся с мотыгой и шадуфом и за это время изучил древний Мемфис почти так же хорошо, как современный ему Каир.

Во второй четверти девятнадцатого века Эдлан все еще выглядел человеком средних лет. К этому времени у него появился интерес к исследованию других культур, он переехал в Александрию и вновь взялся за работу водовоза. Здесь, уже с меньшей легкостью и успехом, с какими давалось ему изучение Древнего Египта, он погрузился в историю Древней Греции, научившись проникать во времена великой библиотеки и даже в саму Грецию, в эпоху Платона.

Только в начале последней четверти девятнадцатого века Эдлан на своем ослике проехал по узкой полосе песка, отделявшей озеро Манзала от Средиземного моря, поселился в Порт-Саиде и продолжил развозить воду. Впрочем, на этот раз он не остановился на одной только профессии. Иногда он нанимался возить на своем осле какого-нибудь европейца, на один день сошедшего на берег. Босиком Эдлан бежал за ослом, подгонял энергичными шлепками по заду и восклицаниями «Хаа! Хаа!». Однажды животное, которое он звал «Прекрасные Черные Очи», у него украли, и Эдлан пробежал тридцать миль по следам на влажном песке. Нагнав наконец вора, он поколотил его и вернулся домой, торжественно восседая на осле. Иногда он пробирался на борт какого-нибудь лайнера и развлекал пассажиров фокусами с кольцами, шарами и неугомонными желтыми цыплятами. Иногда он продавал им шелк и драгоценности.

Эдлан переселился в Порт-Саид, желая соприкоснуться с современной жизнью европейцев, а также, если получится, с индусов и китайцев. Канал в то время стал самым многонациональным местом в мире. Левантинцы, греки, русские, ласкары, китайцы-кочегары, направляющиеся на восток европейцы, державшие путь в Лондон или Париж азиаты, пилигримы-мусульмане на пути в Мекку – все проходили через Порт-Саид. В этом восхитительно беспородном городе теснились все языки, национальности, религии и культуры.

Эдлан очень скоро понял, каким образом лучше всего использовать новую обстановку. В его распоряжении были самые разные методы, но в первую очередь он полагался на свои телепатические способности и невероятный ум. Понемногу ему удалось составить в собственном воображении достаточно точную картину европейской, а затем индийской и даже китайской культуры. Разумеется, он не находил все знания в готовом виде в разумах окружавших его в Порт-Саиде людей – все они, что жители, что проезжие, были всего лишь обывателями. Только сведя воедино скудные и часто бессвязные мысли всех странников, Эдлан сумел восстановить единую картину культурной системы, в которой они развивались. Эти упражнения он подкрепил чтением книг, которые получал от судового агента, имевшего тягу к литературе. Кроме того, он научился распространять свое телепатическое влияние настолько, что, вызывая в уме все, что уже знал, скажем, о Джоне Рескине, мог вступить в разговор с этим любителем нравоучений, сидевшим в своем доме возле Конистон Уотер.

В конце концов Эдлану стало очевидно, что период развития европейской культуры, который интересовал его больше всего, находился в будущем. Мог ли он исследовать грядущее так же, как прошлое? Это оказалось куда более сложной задачей, и Эдлан с ней вовсе не справился бы, не найди он Джона – разум, во многом сходный с его собственным. Он принял решение обучить мальчика попадать к нему в прошлое, чтобы изучить будущее без рискованных попыток попасть туда самому.

Я с удивлением обнаружил, что за те несколько недель, что мы пробыли в Египте, Джон успел прожить в эпохе Эдлана многие месяцы. Или, пожалуй, вернее будет сказать, что их беседы (происходившие через сознание Гарри) были распределены внутри долгого периода жизни Эдлана. Изо дня в день старик возил Робинсонов к их купальному дому, равномерно налегая на весла, и на примитивном арабском рассказывал Гарри о кораблях и верблюдах. В то же время он вел с Джоном серьезный телепатический разговор, касавшийся самых тонких материй вроде квантовой теории или экономического детерминизма истории. Джон вскоре пришел к выводу, что повстречался с разумом, который за счет природного дара или с помощью продолжительных размышлений сильно превзошел его в развитии и даже в понимании западной культуры. Но из-за невероятного ума Эдлана его образ жизни вызывал еще большее недоумение. С долей самодовольства Джон заверял себя, что если бы дожил до такого же возраста, то не стал бы в старости работать из последних сил ради подачек Homo Sapiens . Но еще до момента расставания с египтянином он стал смотреть на себя куда критичнее, а к Эдлану относился с почтительным уважением.

Старик крайне заинтересовался познаниями Джона в биологии и его теориями о сверхнормальных людях. «Да, – признался он, – мы сильно отличаемся от остальных. Я понял это, когда мне было восемь. Окружающих нас созданий едва ли можно назвать людьми. Но мне кажется, сын мой, что ты слишком серьезно относишься к нашим различиям. Нет, я не то хотел сказать. Вот что я имею в виду: даже если твой план создать новый вид ведет к истине, я вижу и другой путь. И каждый из нас должен служить Аллаху так, как ему предначертано».

Эдлан вовсе не считал план Джона пустой затеей. Напротив, он отнесся к нему с огромным интересом и дал несколько полезных советов. Более того, любимым его занятием было с пылом пророка описывать мир, который могли построить «Новые Люди Джона», и насколько он был бы счастливее и осмысленнее, чем мир Homo Sapiens . Восторг его, по словам Джона, был совершенно искренним, но за ним тем не менее скрывалась мягкая усмешка. С таким же энтузиазмом взрослый присоединяется к детской игре. Однажды Джон решил испытать Эдлана, утверждая, что воплощение его плана станет величайшим приключением, какое может прийтись на долю человека. Эдлан в этот момент отдыхал, опираясь на весла, пока мимо них через гавань к каналу проплывал большой австралийский лайнер. Гарри сосредоточенно рассматривал корабль, но Джон заставил его обернуться и взглянуть на гребца. Эдлан серьезно взглянул на него. «Мой мальчик, мой милый мальчик, – сказал он. – Аллаху угодно два вида служения. Первый состоит в том, чтобы Его создания неустанно трудились, постигая свое предназначение на этом свете, – и это служба, которая более по душе тебе. Другой заключается в том, чтобы с пониманием обозревать и с восторгом восхвалять плоды Его трудов. И моя служба заключается в том, чтобы преподнести Аллаху жизнь, наполненную преклонения, на какое не способен никто иной, даже ты, мой дорогой мальчик. Он создал тебя таким образом, чтобы твоя величайшая служба была в действии, вдохновленном глубоким размышлением. Мне же Он предназначил служение в созерцании и преклонении, хотя и для этого я должен был сначала пройти через путь действия».