Константин Утолин - Иммунитет Вселенной (Путь Знахаря) [litres самиздат]

Снова взмыв в воздух, сокол почувствовал, что недостаточно насытился. Еще какое – то время он парил кругами над поляной, словно чего – то выжидая. И дождался – на поляну выскочила и опрометчиво побежала через нее довольно крупная лисица! Снова падение камнем вниз – когти впились в теплую бьющуюся плоть… Да, это оказалось гораздо сложнее, чем победить мышь! Лисица сопротивлялась. Она цеплялась за жизнь всеми своими четырьмя лапами и зубастой пастью, пытаясь извернуться, чтобы перегрызть горло соколу. Дмитрий сполна ощутил, как бьется с лисицей сокол, как изо всех сил пытается поразить жизненно важные места лисицы клювом и ударами когтистых лап, как бьет концами крыльев про глазам, отскакивая в воздух всякий раз, когда рыжая хищница пытается контратаковать. Главное было – измотать добычу, лишить ее сил, не дав ей уйти и достичь спасительной кромки леса. Дмитрий ощущал, как напрягаются его (он уже ощущал их именно как свои части тела) крылья и лапы, стремящиеся вырвать из тела лисы кусок за куском…

Сокол победил. Лисица обмякла и затихла. И вот тут хищная птица устроила настоящее пиршество. А, насытившись, снова взмыла в небо, чтобы парить высоко – высоко, наслаждаясь восхитительным чувством полета!

И вдруг все потемнело перед глазами – то ли у сокола, то ли уже у Дмитрия… Мир вокруг поплыл, а потом начал стремительно распадаться на куски…

Дмитрий очнулся там же, где и был – на поляне, возле большого дуба. Открыл глаза. Попытался подвигать руками и ногами, потянулся. Руки, ноги – все было на месте. Он снова оказался в человеческом теле. И тут его вдруг поразила догадка. Неужели на самом деле ничего этого не было – ни полета, ни мыши, ни лисицы, ни угрозы падения, ни торжествующего величественного парения над землей? Неужели все это ему лишь померещилось под воздействием Мирославова напитка? Померещилось, почудилось! А на самом он так и сидел здесь, под дубом…

Вдруг он снова вспомнил ощущение полета, и каждая жилка, каждый нерв в его теле отозвались – его тело помнило этот полет, в теле было знание о том, что это такое – парение высоко в небе. И помнило оно также, как текла жива в теле сокола во время сражения! Нет, не померещилось ему это… Это было, было на самом деле. Он был соколом! Теперь это не вызывало у него никаких сомнений.

Дмитрий встал, еще раз потянулся всем телом, разминая затекшие мышцы. Затем он сделал несколько шагов – как будто заново учился ходить, проверял, как хорошо он умеет это делать. Несколько раз глубоко вдохнув, он вдруг осознал: когда он был соколом, то дышал совсем иначе. Этот переход в ощущениях тела – от соколиных обратно к человеческим – был очень непривычным и необычным состоянием. Его человеческое тело помнило ощущения тела соколиного, и он мог по своей воле как вернуться к ощущениям сокола, так и снова перейти в человеческое восприятие мира.

Оглядевшись, Дмитрий понял, что Мирослава на поляне нет. И судя по положению солнца, пробыл здесь Дмитрий никак не меньше половины дня.

Подходя к избе, он еще издали увидел старого ведуна . Тот выполнял какие – то медленные, плавные движения, непрерывно перетекающие одно в другое так, словно все они были единым движением, только очень длинным и растянутым во времени. Со стороны казалось, что Мирослав словно плавает в воздухе. Дмитрий застыл, завороженный этим зрелищем, в котором было столько красоты и силы. Такого Пелагея ему не показывала!

Мирослав никак не отреагировал на возвращение Дмитрия, и тот присел на своем любимом месте – колоде для рубки дров, чтобы с интересом и восторгом продолжить наблюдать за занятиями старика. Ведун еще некоторое время занимался, а затем вскинул обе руки вверх и произнес трижды: «Слава Творцу!» После еще некоторое время постоял неподвижно с закрытыми глазами, словно всматриваясь и вслушиваясь к чему – то внутри себя. И, наконец, шумно выдохнув, посмотрел на Дмитрия и спросил:

– Ну что, кем ты был сегодня?

Дмитрию очень хотелось расспросить Мирослава, что это такое он делал. Но вопрос прозвучал так неожиданно, что он непроизвольно сразу ответил:

– Соколом.

– И как оно? – продолжал расспросы старик.

– Сначала чуть не разбился.

– Сам захотел крыльями помахать, небось?

– Ну да.

– Ладно. Потом расскажешь, если захочешь. Ощущения – то запомнил?

– Кажется, да.

– Ну и славно. Пошли, поедим. А вечерком будешь отрабатывать известные тебе движения «соколиного боя», только на этот раз постараешься во время их выполнения ощутить себя соколом. Вспомнишь все, что осознал сегодня и постараешься достичь того, чтобы ощущения во время движения стали как можно ближе к тем, которые у тебя были в теле сокола. Ну ладно, пошли в дом.

Прошло уже четыре месяца, как Дмитрий пришел к Мирославу. Осень все больше вступала в свои права – дни стали короткими, а ветра холодными. Дмитрий за это время в совершенстве освоил соколиный, медвежий, волчий, заячий и лосиный бой. Мирослав был доволен учеником. А тот уже и забыл, что мог думать о воинском искусстве как о чем – то лишнем и не интересном. Впрочем, то, чему его учил ведун , и не было собственно воинским искусством.

Сегодня Дмитрий с радостью ждал следующего урока. Но Мирослав повел его не к заповедным дубам, а в сени своей же избы. И, подведя к углу, спросил:

–

Что видишь?

Уже приученный внимательно наблюдать за всем, что его окружает, Дмитрий и сейчас со всем тщанием осмотрел угол. И стал перечислять:

–

Мох кое – где вылез, топорище старое лежит, посохи наши боевые стоят, паутина под потолком, а на полу стрекоза дохлая лежит.

–

Хватит. Потому что для тебя сегодня важен именно паук. В него воплотишься. А это посложнее будет, чем все, чем ты до этого занимался.

–

Почему? Разве летать проще, чем паутину плести?

–

Ох, учу я тебя, учу, а ты как был дурнем, так и остался! Сколько у паука ног?

–

Шесть.

–

Балда. Это у стрекозы и кузнечика шесть, а у паука восемь.

–

Ну и что? Шесть, восемь – какая разница.

–

Не понял еще. Ладно. А сколько у птицы ног и у зайца?

–

У птицы две, у зайца четыре.

–

Ну?! Нет, зря я на тебя время трачу! Сам посуди – до сих пор ты воплощался в тех животных, у которых четыре конечности. У человека их тоже четыре. И не столь уж важно, что у птицы две из них крылья, что заяц или волк бегают сразу на всех четырех лапах, а человек ходит только на двух ногах. А у паука – то этих конечностей – восемь! Да еще и глаза у насекомых по – другому устроены. К тому же, заметь, для насекомых, как существ маленьких, время течет гораздо быстрее. Поэтому все ощущения во время воплощения в них для твоего восприятия и разума будут гораздо более непривычными. Так что на этот раз я за тобой присмотрю, а то, упаси тебя Изначальные Предки, еще умом повредишься. Хотя и не велик он у тебя, а все ж неприятность. А еще может в теле течение силы нарушиться. Ладно, давай минут пять посмотри на паука и обратно в горницу приходи.