Т Флорео - Я вернусь

– Мы можем выяснить…

– Можете. И выясните. Прямо сейчас. Ну, чего встали? ББЫЫСТРА двинули отсюда!

Камера опустела. Один полицейский задержался было, чтобы не оставлять подозреваемого одного, но девушка полоснула его огненным взглядом и он тоже вылетел пулей. В ней остались только она и Юра. Олимия достала из кармана короткий складной нож, зашла к нему за спину. Щелкнул разрезанный пластик. Юра расправил ноющие плечи, поработал пальцами, пока в них не начало невыносимо колоть. Она же, тем временем, боком присев на стул, вполголоса, сквозь зубы, на двух языках выражалась таким вернакуляром, что покраснел бы и матрос. Излив до конца неразборчивое негодование, она вздохнула спокойней.

– Как ты узнала что я здесь?

– Я знаю все, что происходит на Колесе. Такова уж моя королевская обязанность. Благодарность можешь потом выразить шоколадом, вареньем или носками. – Вверх взлетети уголки губ.

– Ладно. – Через секунду до него дошла странность сказанного. – Носками?

– С лисичками. Или енотами. Вообще с любыми животными.

Юра задумался. Наклонился, заглянул под стол. Действительно, на ней сейчас не было ботинок. Только носки. Зеленые. С рыжими пышнохвостыми белками. Он выпрямился.

– А насчет Кира?

– Хотела бы я сказать, что давно его подозревала, но… – она сделала жест рукой, будто отмахиваясь от чего-то. – Мне вообще не хотелось верить в саботаж. Но когда услышала, что снова поломка, что тебя увела охрана… Будто что-то щелкнуло. Тебя же тут никто не знает, кроме меня и Кира. А я на тебя не доносила, и Борисычу воображения бы не хватило, тебя забрать по собственной инициативе. Тогда я и сравнила две базы данных, инженерную и, эээ, human resources. Все поломки происходили только когда Голованов был на орбите, кроме нескольких, но эти просто не сразу обнаружились. Вот так.

– Я только одного не пойму. Сколько у тебя времени ушло, чтобы его раскрыть? Двадцать минут? Не мог же он всерьез рассчитывать, что сможет на меня все свалить, когда я только вчера прибыл?

Олимпия пожала плечами.

– Не логично, согласна. Но логичный человек не стал бы пилить ветку на которой сидит. Разве что… – она нахмурилась. – Разве что он просто хотел отвлечь охрану. Собрать всех в одном месте.

На её лице проступило испуганное озарение.

– Нам нужно…

Хлопок. Свист. Это был не внешний звук, а последняя жалобная мольба барабанных перепонок. И вслед за ней – абсолютная, давящая тишина. Боль в ушах. Красная вспышка в глазах. Против воли, его дыхание, все, сколько было, вырвалось из легких. Невидимая сила рванула все тело, опрокинула, ударила об пол. Он попытался вдохнуть, отчаянно, судорожно, но ничего не произошло, горло было запечатано свинцом. Полуслепой, он поднялся на ноги одним толчком руки. Панически осмотрелся. Дыра в стене и в полу, в ней темнота. Дверь висела на петлях распахнутой, как ее и оставили. Но проем теперь закрывала гладкая металлическая перегородка, упавший клинкет. Олимпия?

Она была рядом. И она не теряла времени. Сорвала со стены панель со знаком на ней – два прямоугольника друг на друге, белый и черный, в красной рамке. Ударила открытой ладонью по обнаружившейся под панелью грибообразной кнопке. С отдаленным, глухим ревом промчался мимо Юры воздух. Открылась небольшая ниша, не больше стенного шкафа. Олимпия дернула его за руку, увлекла за собой в эту каморку. Оттолкнула к дальней стене. Хлопнула беззвучно по другой кнопке, на внутренней стене ниши. Снова рокочущий шум, удар по барабанным перепонкам. И воздух. Прекрасный, легкий, затхлый, пахнущий машинными маслом воздух. За пару десятков секунд расставания, Юра успел по нему страшно соскучиться и теперь дышал, и никак не мог надышаться.

– Слышишь меня? – её голос звучал гулко и неотчетливо, как будто из другой комнаты. Гораздо отчетливей был тонкий, звенящий писк, словно в каждое его ухо залетел особенно наглый комар, и мрачно перекатывающийся звук морского прибоя.

– СЛЫШУ. – зато собственный Юрин голос громыхнул, как первый такт военного оркестра.

– Хорошо. – на лице у нее смешались боль и холодная злость. Белки глаз были сплошь розовыми, почти красными. Из ушей текли две тонких струйки темной крови.

– ЧТО ДАЛЬШЕ? – Юра сглотнул. В голове что-то влажно хрустнуло, свистнуло, как сдувающийся воздушный шарик, и прибой в ушах отступил, затих, но писк по-прежнему не унимался. По крайней мере, его собственный голос теперь звучал нормально. – Куда теперь?

– Дальше я найду Голованова, и голыми руками разорву его на мелкие кусочки.

Эвакуационный шлюз открывался в тесное техническое пространство станции, где пролегали коммуникации. В ней не хватало места, чтобы идти прямо, можно было передвигаться только боком, по-крабьи. Поначалу сквозь тонкие переборки до них доносились возбужденные голоса, но скоро стихли.

– Я так понимаю, с точки зрения построившего станцию человека, толстяки не заслуживают жизни – Юра переступил через какую-то трубу. – Даже я с трудом прохожу. Успел бы позавтракать – пришлось бы меня бросить.

Олимпия не ответила. После произнесенной двадцать минут назад угрозы, она не говорила больше ни слова, только злобно сопела.

Они добрались, наконец, до другого шлюза, который выпустил их в полноценный коридор. В нем было совершенно пусто, ни души. От этого становилось не по себе. Дурное предзнаменование. Девушка рванула вперед, не дожидаясь Юру. Свет ламп внезапно потускнел, моргнул пару раз, а затем полностью погас.

Ненадолго. Но вернувшийся свет был уже другим. Зловещий, красный, как отсвет адских углей, он бросал глубокие черные тени. Завыла сирена. Олимпия упала на колени, согнулась пополам. И, вторя завыванию сигнализации, испустила долгий, животный, нутряной крик бессильной злобы.

Когда Юра подошел к ней, она сказала:

– Слышишь? – и подняла руку. Она указывала на потолок сразу двумя пальцами, указательным и средним. – Это сигнал к полной эвакуации.

Голос ее был хриплым, но внешне спокойным, даже тусклым.

– И, судя по аварийному освещению, Голованов сделал что-то с основным реактором.

Медленно, она подняла себя с пола, выпрямилась.

– Пошли.

– К Лифту?

– Лифт без реактора не будет работать. К спасательным капсулам. Если они еще остались. Видишь же? Вокруг никого.

– Сбежали, как крысы. – голос у нее все еще был неестественно ровный, бесцветный. – Еще не было сигнала, а они уже убегали.

– Значит, был повод. Да и мы-то тоже убегаем.

Вдоль длинного коридора, по обе стороны, шли шахты к капсулам, закрытые герметичными клинкетами, помечая уже отправившиеся спускаемые модули. Только в самом конце оставались еще три призывно открытых проема. Нужно было отправляться, но Олимпия все медлила, стоя в проходе, будто ждала чего-то. И дождалась.