Алла Железнова - Тень чародейки

Алла Железнова

Меня зовут Ксения. По крайней мере, мне так сказали, когда я пришла в сознание и… ничего не увидела!

Перед глазами стояла густая беспросветная тьма. Она пугала меня, делала дикой. Я боялась каждого шороха, громкого звука, не знала, что может случиться со мной в следующее мгновенье.

– Ксенечка, внученька, – плакала бабушка, сидя рядом с койкой и держа меня за ладонь. – Крепись, дорогая. Тебя сбила машина, и… ты чудом уцелела, но зрение тебе не вернуть.

– Как и память, – произнесла я обреченно.

– Это я виновата. Я позволяла тебе погружаться в работу с головой. И, если бы я была чуть строже, ты бы не пошла в тот день в читальный зал, а сидела со мной и моими подругами на террасе.

– Бабуль, успокойся. Не расстраивай меня еще больше. Я рада, что ты пришла ко мне, не бросила свою внучку на произвол судьбы. Ведь у меня никого нет, кроме тебя. Мне это доктор Джонсон сказал.

– Да, так и есть, – тихо отозвалась единственная родственница.

– Можно… я тебя потрогаю?

Иными словами я выразиться не могла. Мне хотелось знать, как выглядит единственный дорогой мне человек.

– Конечно, милая, – ответила бабушка Люси и приложила мою ладонь к своему лицу сама. Аккуратно оглаживая кончиками пальцев его контуры и ощущая под ними уже довольно глубокие морщины, я заплакала горькими слезами. Короткие волнистые волосы были жесткими, плечи – широкими, осанка – сутулой. Мне стало безумно страшно: что будет, когда ее не станет? Неизвестность приводила меня в дикий ужас.

– Расскажи мне о мире. Где мы? Что нас ждет? – попросила я, немного успокоившись.

– Мы живем в Америке, в Александрии, штате Верджиния, на Союзной улице, что идет вдоль Чесапикского залива. Из окон нашего дома он виден прекрасно, – говорила бабушка с легкой улыбкой в интонации. – Про нашу землю ходит легенда о Покахонтас, дочери вождя индейцев. Хочешь, я напомню тебе эту сказку?

И я стала слушать. Все, что мне осталось в этой жизни, – это слиться с пространством, научиться чувствовать окружающий меня мир.

Мы вернулись домой. Меня регулярно осматривали доктора: брали анализы, делали рентгеновские и томографические снимки, интересовались самочувствием и задавали уже порядком надоевшие вопросы.

– Вы преувеличиваете, доктор Джонсон, – раздраженно сказала я, спустя два года. – Да, я инвалид, но только по зрению. Соображаю я хорошо, ничего меня не беспокоит, под лопаткой не свербит, с ног не падаю, даже наоборот, неплохо держусь на гимнастических снарядах, по которым вы меня активно гоняете. Я требую выходного! От всех вас. Найдите на ближайший месяц себе новую цирковую обезьянку!

Как же я устала…

– Ксения, мы просто пытаемся приобщить вас к окружающему миру. Если вам не дано видеть, то, возможно, при отсутствии основного анализатора, сможет заработать новый. Человечество еще не исследовало все возможности мозга. Мы активно ведем последние годы работу с подобными вам людьми. Развиваем вас. Одновременно пытаемся делать научные открытия. Уже сейчас с вами не сравнится ни одна гимнастка за всю историю Олимпийских игр.

– Да? – Иронично хмыкнула я. – Тогда почему же вы не пускаете меня на параолимпийские игры?

– Ваши возможности еще недостаточно хорошо изучены.

Разговор проходил в тренажерном зале Научно-исследовательского центра Вашингтона. На данный момент, я собиралась метать ножи. Потрогав мишень рукой, я развернулась ровно на сто восемьдесят градусов и сделала двадцать шагов вперед. Повернувшись в сторону мишени, где я ее себе обозначила по памяти и ориентации в пространстве, один за другим бросила четыре ножа, приложив максимум силы. Послышались жесткие удары и грохот разлетевшейся в щепки доски.

– Все в десятку, – хмыкнул доктор Джонсон.

– Не сомневаюсь, – буркнула я.

– Ладно, мы согласны оставить вас в покое на один месяц. Но не более. Продолжайте тренировки по программе в отведенное для них время. Не менее двух часов в сутки, – велел пожилой ученый повелительным тоном.

– Разумеется, и ваших приставных заберите с собой. Своим недовольным кряхтением они порядком раздражают. Пора бы вашему центру обзавестись сотрудниками, которые будут выполнять работу добросовестно, а не просто для галочки. Они постоянно ворчат, рассказывают, как их достала эта работа, и не дают мне отдохнуть.

После небольшой паузы доктор Джонсон обещал снять наблюдение. Зачем оно нужно – вообще не понятно. Но медики и тренеры объясняют это тем, что я стала очень интересным объектом для мировой науки, о чем говорят все тесты, оценивающие мое развитие. Боятся, что такую способную ученицу переманят в другую страну.

Со слов бабушки, мой отец был русским офицером, с моей матерью познакомился во время Третьей мировой войны. Мама, в свою очередь, была медиком, состояла на службе во Франции. Бабушка приняла русского парня как сына. Родилась я, и спустя пять лет оба родителя погибли при очередной бомбардировке, в то время как мы прятались в убежище.

Как только стало более или менее тихо, мы перебрались в Америку, где поступила и получила высшее образование. Я работала искусствоведом и очень любила зарубежную литературу и художественные фильмы. Но теперь… фильмы я только слушаю и рисую в голове свои картинки, иногда мне помогает пояснениями бабушка Люси.

Мы ходили в парки, кафе, в театры, где чтецы зачитывали те или иные художественные произведения о космосе, их мирах и холодных звездах. Как бы я хотела увидеть их…

Но вместо этого я созерцаю лишь черноту… Слух обострился довольно быстро. Тактильные ощущения помогали мне знакомиться с миром. Поначалу я топала, как слон, вызывая резонанс пола, отраженные звуки давали мне информацию об окружающем пространстве. Кто-то из ученых и медиков такую способность обозначил "Сонаром", когда ультразвуки достигают моего слуха и формируют изображение. Постепенно топать я перестала, а слух, со слов доктора Джонса, стал уникальным.

И вот такую уникальность в моем лице все тщательно берегли. За домом постоянно приглядывали люди, нанятые научно-исследовательским центром. Сначала я их не слышала, потом сильно испугалась, улавливая подозрительные шорохи. Пришлось поделиться опасениями с бабушкой, и она меня успокоила. Именно она в свое время предложила мне продолжать сотрудничество с доктором Джонсоном.

– Тебе помогут быстро освоиться без зрения. Будут проводить занятия. Таких, как ты, много, часть твоих товарищей по несчастью помогают науке идти вперед. Ты совершенствуешься, и ученые извлекают из этого пользу.

И я согласилась. На сегодняшний день я редко пользуюсь тростью, но складную всегда ношу с собой в сумке. Перед выходом на улицу надеваю темные очки. Расширенные зрачки могут напугать многих и вызвать лишние вопросы у представителей полицейской службы. Но я редко ходила одна. Точнее… вообще никогда. На приличном расстоянии за мной всегда следовал какой-нибудь соглядатай. Но даже к этому я привыкла.