Стивен Дональдсон - Запретное знание

Та часть Морн, которая все понимала, отказывалась высказывать свои намерения. В конце концов ей не осталось ничего, кроме печального и бесконечного безумия.

Но тут следует вести себя тихо . Вперед, теряй рассудок. Только делай это тихо .

Игнорируя кровь, подсыхающую на руках, она начала медленно играть с локонами на голове. Какое-то время она закручивала их вокруг пальцев, сворачивая в сложные ленты Мебиуса; бесконечные метафоры. Позднее она начала разделять их на все меньшие и меньшие частицы. Когда они стали достаточно сложными и в них было по одному волоску в форме она начала собирать их вместе. Таким образом она выбралась из глубин отчаяния в спокойное состояние. Так же, как и ее каюта, которая служила ей камерой; и ее тело содержавшее столько горя; и все ее наружные ограничители, демонстрирующие бесплодность ее попыток; так же, как и все это, само время потеряло свое значение. Оно текло мимо нее, не задевая. Ее руки и кожа на голове болели; но боль тоже не имела никакого значения.

Она не имела понятия, что случилось, когда ее дверь открылась. Ничто не прояснилось в ней.

Дрожащий и перепуганный, словно пытаясь скрыться от преследующих его фурий, Сиб Макерн вошел в ее каюту и закрыл дверь.

– Морн , – шепот Макерна был режущим, словно крик. – О, Боже .

Она тупо смотрела на него, словно не понимала, кто он такой.

– Морн . – Пот покатился по его бледному лицу, заставил потемнеть его маленькие усики. – Вставай. – Он прерывисто дышал, не от усталости, а от страха. – У тебя совсем не осталось времени. – Его глаза смотрели на нее и убегали, взгляд метался по каюте. – О, Боже. Что он с тобой сделал?

Она чувствовала волнение, которому не было названия. Каюта была в катастрофическом состоянии. Когда его взгляд снова ускользнул, на белки его глаз попал свет, и они болезненно сверкнули. Морн не изменила позы; она, казалось, почти не дышала. Ее лицо было таким же непроницаемым, как во время приступов безумия. Но пальцы принялись быстрее перебирать пряди. Она расчесывала локоны с неутомимой настойчивостью.

– Послушай.

Он опустился перед ней на колени, словно ноги не держали его. Сейчас его лицо было на уровне ее.

– У тебя почти не осталось времени.

Она тупо смотрела на него, словно слепая.

Нерешительно, почти дрожа, его руки приблизились к ее плечам. Он коснулся их и отдернул – словно они были достаточно горячи и обожгли его. Его взгляд уткнулся в пол; рот искривился. С усилием он поднял глаза. Затем взял ее за руки.

– Он не знает, что я здесь. Сейчас не моя вахта. Я подождал, пока все остальные разбредутся, и никто не сможет увидеть меня. Но прежде чем я покинул мостик, я дезактивировал контроль двери. И сейчас компьютер показывает, что ты до сих пор закрыта. Он не заметит этого, если не попробует открыть дверь.

Она мигнула, слушая первого помощника по информации, со слепым беззаботным непониманием. Все, что он говорил ей, звучало знакомо и одновременно так же непонятно, как шифровка.

– Ты можешь выйти. – Отчаяние в нем росло. – Морн, послушай меня. Я не знаю, что он с тобой сделал, но ты должна послушать меня. Ты можешь выйти.

Это достигло ее сознания. Что-то шевельнулось в темном ядре тишины. Ты можешь выйти отсюда . Потерянная или похороненная часть ее сознания, которая все понимала, дрогнула, распознавая сигнал. Выходи .

Быстрее и быстрее она принялась наматывать волосы на пальцы и распускать их.

– О, Морн.

Пот на его лице походил на слезы. Он не был смельчаком – а может быть, никогда не считал себя таковым – но он был честным. Он судорожно отвел в сторону руку и ударил ее по щеке. Затем он вздрогнул и прикусил губу, испугавшись, что причинил ей боль.

Она отпустила волосы, мягко коснулась кончиками пальцев горящей щеки. Мягко, словно умирающий ветерок, она выдохнула:

– Он может услышать тебя. По интеркому.

Макерн застонал. В панике он взглянул на интерком.

Когда он снова опустил глаза, они были переполнены страхом.

– Он отключен, – прошептал он. – Он не слышит.

Она пожала плечами.

Уколы его спешки начали проникать сквозь ее непонимание. Что он сказал? Она забыла. Что-то… Неужели он сказал, что она может выйти из каюты?

Неужели он сказал ей, что у нее почти не осталось времени?

Она не могла вспомнить его имя.

Недовольство шевельнулось у нее в животе. Ее рот приоткрылся, словно она была готова завыть.

– Морн, пожалуйста, – умолял Макерн. – Он убьет меня, когда все узнает. Не теряй этого шанса. Пусть я умру не напрасно.

Она слышала его. Постепенно ее беспокойство росло. Медленными пузырьками ее мозг снова начал накачиваться разумом. Она сглотнула, и ее глаза постепенно становились осмысленными.

– Время? – пробормотала она. – Ты сказал «время».

– Да! – торопливо воскликнул он, довольный и одновременно напуганный ее реакцией. – Мы почти подошли к этому боевому кораблю, «Спокойствию гегемонии» – двенадцать часов от Билля. Он обещал им вовремя выпустить ракету. У тебя осталось, – он бросил взгляд на хронометр каюты, – двадцать шесть минут.

И снова слова ускользнули от нее. Билль? «Спокойствие гегемонии?» Слова были знакомыми, но значение их потерялось. Почему он говорит о том, что будет убит? У нее еще есть двадцать шесть минут.

Подсознательно она извлекла из глубин памяти его имя.

– Сиб Макерн. Что ты здесь делаешь? – Куски начали складываться, когда она произносила новые слова. – Он убьет тебя за это.

– Я просто не мог этого выдержать, – ответил он, словно наконец понял ее, понял, чего она хотела; словно его страх позволил ему последовать за ней в ее борьбе с отчаянием. Она нуждалась в словах, которые могла распознать, в словах, которые могли восстановить ее связь с разумом.

– Когда он продал твоего сына в первый раз, – пояснил Сиб, – на станции Возможного – я уже тогда был готов взбунтоваться. Если бы я был не один. Если бы я не был таким трусом. – Его собственные представления о себе не оставляли места смелости. – С тех пор, как я присоединился к нему, мне приходилось заниматься вещами, от которых меня тошнило. Это породило кошмары и заставляет меня просыпаться с криком. Но ничего похожего не было. Ничего, подобного продаже человека Амниону.

Я видел их, Морн, – настаивал он, словно был единственным свидетелем. – Эти мутагены – зло. То, что они делают, это… – Все его тело задрожало от отвращения. Никаким языком невозможно было передать его отвращение. – Ты была права. В следующий раз это может быть любой из нас.

Тогда я думал, что я этого не выдержу. Я должен сделать что-то, даже если я один , и пусть он убьет меня за это.

Но ты спасла меня. Ты спасла мою жизнь, Морн. – Он говорил ей правду; она видела это. Пот на его лице и испуганное выражение, застывшее в глазах, лишь подчеркивали его откровенность. – Ты сама спасла Дэвиса.