Анна Шнейдер - Хрупкие дети земли

Жизнь опьяняла. Ничего лучше не существовало, и не могло быть: земля, ветер и свобода. Звезды над головой, – хоть каждую ночь, смотри, сколько хватит сил и зоркости твоих удивительных глаз, до этого знакомыми с миром только по усеченному квадрату мутного окна в высокой тюремной стене.

Когда он сидел там, внутри стеклянной одиночной камеры, где едва хватало места для нескольких шагов, то видел только отрывки мира: светлый и шумный – ото дня, темный и прохладный – от ночи. Исключение составляли те сутки, которые он, как и другие роботы серии David-8 проводили в кабинете Требли. Сектор FD, блок D…fucking dead. Чертовы мертвецы. Так люди окрестили их. Они вообще любили слова и названия. А Уильям помнил их взгляды. До того, как человеческие глаза поглощало безумие, смешанное с алкоголем и наркотиками, люди смотрели на него с выражением страха и непонимания. Он, робот, самим фактом своего существования был тем, кто не вмещался в границы их разума, повернутого на выпивке, сексе, примитивной музыке, не имеющей ничего общего с настоящим искусством и… андроид помотал головой, сжимая ее руками изо всех сил, – только бы не было этих воспоминаний!..Но они были, стали его частью. Весь он состоял из них, и потому помнил каждую до единой из тех ночей, которые проводил в кабинете Требли. Они намеренно не стёрли его память о том, что делали с ним, и она была очень хорошей, Уильям помнил каждую мелочь до последней детали так четко и невыносимо, что это сводило с ума.

Ночей, проведенных в душном кабинете главного охранника, становилось все больше и больше, и однажды удельный вес тьмы превысил все остатки света. Требли и другие, кто издевался над ним и его братьями, пребывая в пьяном угаре, тем не менее, стали догадываться, что издевательства даже над ненужными никому роботами, могут повлечь за собой не столь приятные, как избиения хлыстом или «дуэли ублюдков», последствия.

Поэтому они стирали память Уильяма. Любую, которая не касалась этих ночей в подвале. Снова и снова, многократно тыкая пальцами на скрытые под его кожей кнопки, они очищали его карту памяти, наверное, надеясь, что если в памяти робота останется только то, как они мучили его, он, наконец-то, «будет помалкивать и знать своё место». Один, второй, третий…у них были разные вкусы: кто-то больше всего любил «работать» хлыстом, – пока кожа привязанного перед ним андроида не начинала напоминать лоскутное кровавое одеяло. Хотя…это слишком поэтичное сравнение. Лучше так: пока куски плоти не долетали до них, и рука очередного охранника не начинала ныть от долгой «работы» по укрощению очередного «гребаного ублюдка»…кто-то обожал «дуэли», во время которых двух андроидов, – желательно, чтобы они сидели в одном блоке и в соседних камерах, и до дуэли могли хотя бы иногда видеть друг друга, – ставили напротив, выдавали им пистолеты и говорили стрелять «на счет десять». Уильям отчетливо помнил каждый ствол, нацеленный на его обнаженную грудь.

…Сталь блестела в тусклом свете раскачивающейся потолочной лампы, он должен был выстрелить, и…не мог. Его рука, в которую несколько минут назад охранник вставил пистолет, тряслась так сильно, что Требли захохотал и схватился за живот…а Уильям все никак не мог нажать на спуск.

Мутный, соленый пот застилал глаза крупными каплями, бежал по вискам, пропитывал светлые брови и падал на каменный пол подвала. Андроид был уверен, что слышит звук каждой упавшей капли. В ушах звенело и смеялось. Пространство хохотало, и, наконец, сошлось на круглом дуле черного пистолета, зажатого в руке другого андроида. Уильям не знал, как его зовут. Официально они были только андроидами и fucking dead, – «гребаными мертвецами» или просто «ублюдками» – в зависимости от того, какое обращение больше нравилось людям в тот или иной момент времени.

Тот, другой андроид, смог нажать на курок. Звук холостого спуска застал Уильяма на половине вдоха. Вокруг все снова засмеялось, захохотало. Открыв глаза, Уильям посмотрел на своего брата. Крупная капля пота просочилась через бровь, упала и скатилась по щеке. Смех стал громче, – страх «мертвецов» перед смертью всегда вызывал у Требли и его друзей бурю эмоций. Теперь звучали даже аплодисменты.

Кто-то вышел из группы охранников, и, улыбаясь, подошел к Уильяму. Звонкий, резкий удар по обнаженному, мокрому от пота плечу, и слова, сказанные шепотом у самого уха: «Это мы тоже оставим тебе на память».

Уильям запрокинул голову к небу. Если бы мог, – взлетел бы ввысь, и врезался в эту необъятную, предгрозовую тьму, душную от набухшего дождя и глухого рокота земли. Обрывок памяти исчез, успокоился, встал на свое место, – в ряд таких же полустертых файлов. Теперь, после перепрошивки операционной системы, они стали мелькать в его памяти особенно часто и ярко, – так, словно он все еще был заперт в высоком стеклянном кубе с крохотным окном, и только одна грань камеры была настоящей, каменной стеной. Дыхание стало ровнее и тише. Уильям посмотрел в громадное окно стеклянного дома Авы Полгар. И понял, почему дом ему не нравится. Он – как его прошлая тюрьма. Вот только узником в этот раз был не он.

***

Ава Полгар спала на спине. Лицо обращено к высокому окну с отдёрнутыми в сторону темно-синими шторами. В ночной темноте они показались Уильяму чёрными, но сфокусировав на них взгляд ещё раз, он различил их настоящий цвет и плотную текстуру парчи, расшитой золотыми и серебряными нитями.

Он снова улыбнулся, – не ожидал, что в этом доме можно найти такую изысканную, вневременную, красоту. Да и кто бы, глядя на Аву, мог сказать, что ей могут нравиться такие вещи? Даже сейчас на ней была обыкновенная пижама из хлопка: со светло-розовой футболки улыбался инопланетянин, изображённый в соответствии со стереотипами землян, – но улыбку на его зелёном лице, пожалуй, все-таки можно было назвать «обаятельной», – а на короткие темно-серые шорты высадился целый десант мелких летающих тарелок с разноцветными огнями.

Под пристальным взглядом Уильяма Ава повернулась на бок и откинула одеяло в сторону. Лунный свет ярче осветил ее фигуру, и андроид подошёл ближе. Остановившись перед спящей девушкой, он наклонился к ней, и долго, очень медленно рассматривал ее лицо и тело. Блестящие глаза Уильяма медленно переходили от одних черт и изгибов к другим, останавливались, замирали на несколько секунд или даже минуту, и снова, неспешно и плавно, кружили над Авой, не упуская ни одной детали ее внешности: от волос, раскинутых за спиной густой черной волной, полностью закрывшей вторую, свободную, подушку, до пальцев на ногах, покрытых темно-серым лаком.

Уильям наклонился ближе, и еще явственнее услышал ее тихое, мерное дыхание. Небольшая грудь плавно приподнялась на вдохе и опустилась на выдохе. Приоткрытые губы Авы надолго привлекли его внимание. Пожалуй, им не хватало объема, полноты. Но, наверное, целовать их могло быть вполне приятно, или, по меньшей мере, интересно. Обведя взглядом каждый изгиб ее губ, и, кажется, рассмотрев их до последней линии, андроид медленно перевёл взгляд на чудесные волосы Авы, которые луна, – вслед за смуглой кожей девушки, – посеребрила своим сиянием.