Николас Некро - Парадоксариум. Звездный странник

– Безусловно, моя императрица, – он посмотрел вдаль, где со стартовой площадки взлетал космический корабль, напоминавший большую черную ворону. – Я приму и свято выполню любое приказание императора – вам это известно. Но мне не дает покоя его решение. Мой опыт подсказывает, что оно может нести угрозу для всех жителей империи. На душе неспокойно. Я, как и вы, вот уже несколько ночей не могу сомкнуть глаз.

– Давай сменим тему разговора, Эн, – возразила она. – Женщине даже моего статуса нельзя вмешиваться в дела государства. Решение мужа свято и непоколебимо.

– Здесь вы не правы, моя госпожа. Только женщине вашего статуса и позволено вмешиваться в политику. Сколько великих женщин прошлого оказали империи добрую службу, отговорив своих мужей от безумия, – настаивал старик. – Как бы не было поздно. Слухи о желании императора дать свободу низшим расам быстро расходятся. На нижних уровнях об этом уже не шепчутся, а говорят во всеуслышание. Зафиксированы случаи завышения цен на продукты питания. Никто не знает, к чему приведет новая политика императора. Жители в панике. Низшие, разумеется, с радостью восприняли эту новость, чего нельзя сказать об эрлах, которые перестают видеть в Дан Хан Коне своего лидера. Я все чаще стал замечать презрительные взгляды членов Малого Круга в мою сторону. Они знают, что я буду с императором в любом случае, даже если он окажется не прав.

– Император не может ошибаться, его ведет Прана. Или ты боишься за свою жизнь, Эн?

– Конечно, нет! Моя жизнь уже давно ничего не стоит. Я достаточно пожил, чтобы без колебаний расстаться с ней. Здесь дело в другом. Мы с вами достаточно взрослые, чтобы так серьезно воспринимать древние легенды о безошибочных путях Праны. Очень многие императоры впадали в безумие. Они тоже свято верили, что ведет их Прана, даже когда проливали реки крови.

– Ты говоришь о Пране, Эн. В стенах дворца твои слова могут воспринять, как измену, если их услышит кто-нибудь кроме меня. Хотя в них есть истина. Но все равно я не буду обсуждать с мужем его решения! – упрямо отрезала императрица.

– Ну что ж, будем надеяться, он знает, что делает. И его действительно ведёт Прана, – советник приуныл и опустил голову. – А ваш сон… Он не заставляет вас задуматься о будущих событиях? Не пробуждает ли в вашем сердце чувство страха за ваше будущее?

– Даже если и так. У императора и так забот хватает, – сказала императрица и присела на длинный белый кожаный диван, который стоял на балконе как раз на тот случай, если беседа начнет затягиваться.

– Я боюсь за него, – не унимался Эн Ган Ло, присаживаясь рядом с императрицей. – Его дед – император Фан Вол Гор – перед смертью взял с меня клятву оберегать корону от возможных врагов, а властелина даже от его собственных мыслей, если они могут навредить ему или империи. Но до нынешних событий сомневаться в правильности решений императора мне не приходилось.

– Не относитесь так серьезно к клятвам, данным так давно, советник. Время идет, мир меняется. То, что было важно еще несколько лет назад, сегодня кажется сущей ерундой.

– Ваш отец, безусловно, поддержал бы такое решение императора, но даже он понимал, что вернуть свободу низшим невозможно. Эрлы просто не согласятся менять привычный уклад своей роскошной жизни. Император обратит весь Тартарин против себя. А Тартарин – это и есть Империя.

– Мой отец отличался слишком уж добрым отношением к низшим. Что, в конечном счете, и погубило его. Я не хочу говорить об этом, – она отвернулась, затем с грустью в голосе прошептала. – Это все в прошлом. Все давно забыто.

– Хорошо. Не буду вас больше донимать своей настойчивостью. Не сердитесь на старика. С возрастом бывает очень тяжело избавиться от настырных мыслей, – успокаивал ее Эн Ган Ло. – Расскажите лучше о вашем сне. Когда вы увидели его в первый раз?

– С самого детства. Я вижу его слишком часто, – она слегка повысила голос.

– Но ведь после рождения принца видения прекратились?

– Да. Но теперь все повторяется. С новой силой. И так ярко.

– Что вам снится? Расскажите подробнее. Быть может, мне удастся пролить свет на темную сторону ваших ночных кошмаров.

Она немного помолчала, думая, стоит ли посвящать советника в столь личные вопросы.

– Я связанная лежу на холодном большом камне. Вокруг меня стоит кромешная тьма. Я пытаюсь оглядеться по сторонам и понять в каком месте нахожусь. Руки мои скованны. Я замечаю чье-то присутствие. Слышу прерывистое и частое дыхание. Вокруг сборище чужаков. Их глаза дикие и безумно злые. Я чувствую их голод. Они хотят причинить мне боль. Мое тело горит. У меня сильный жар.

– Это ужасно, но продолжайте.

– Все как на самом деле. Так реально, – на ее глазах выступили слезы. – Я вижу камень, на котором лежу. И понимаю, что это жертвенный алтарь, а чужаки мои палачи.

– Что происходит потом? – он с интересом смотрел на нее, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Потом я слышу хриплый противный старческий голос. Я хочу открыть глаза, но у меня нет сил. Я пытаюсь вырваться, но цепи не пускают меня. Все безнадежно. Я пытаюсь кричать, звать хоть кого-нибудь на помощь. Дикари подходят все ближе. Я слышу их громкое сопение. Вижу, как слюни стекают с их подбородков. Чувствую их омерзительный гниющий запах. Но во всем этом шуме голос все равно продолжает звучать. Словно он исходит из моей головы. Он одновременно очень близкий и знакомый, но я не могу вспомнить чей.

– Что говорит вам этот голос?

– Она поет какую-то песню.

– Она?

– Да, это голос женщины. То есть мне кажется, что это женщина. Но голос настолько хриплый, что я не могу понять, кому он принадлежит.

– Что это за песня?

– Песня… Одна из тех, что матери Тартарина поют своим детям перед сном… Мне ее пел отец, когда я была совсем крохой.

– Вы можете вспомнить слова?

– Что-то там… эти ножки, эти ножки… – она задумалась на мгновение. – Нет. Я не помню.

– Вспоминайте. Я вам помогу. Давайте… – поддержал советник.

– Эти ножки, эти ножки…

И они запели хором эту детскую песенку, которую Эн Ган Ло тоже хорошо знал:

Эти ножки, эти ножки,

Прыг то тут, и прыг то там.

Босоногие дорожки

все нас манят по утрам.

Мы проснемся, видя солнце.

Ночью нас не заманить.

Свету отворим оконце,

Будем в танце все кружить.

Не видать больше печали,

Мы дождались наш рассвет.

Босоногими ночами

Шли к нему мы столько лет.

– Это веселая песня, но во сне она поет ее таким грустным протяжным голосом, что мне становиться очень страшно. Я откуда-то знаю, что ей хочется избавить меня от боли и отвлечь внимание дикарей на себя.

– Моя мать тоже пела мне эту песню. Что происходит потом, моя госпожа?