Иван Яцук - Посвящение в мужчины

Естественно, это прошло мимо моих ушей. Я стал с друзьями ходить в Светину школу на праздничные вечера. В школьный спортивный зал набивалась уйма желающих. Она выделялась среди подруг и соперниц высокой, стройной фигурой, как-то по– особенному изящной и гармоничной; тонкостью и смуглого испанского лица, редкого среди наших девочек; умением держать себя вроде бы и просто, но и с достоинством. На Кострикову равнялись, ей подражали. Порой с унылой грустью, иногда с юношеским отчаяньем я наблюдал, как вокруг нее бурлит толпа более смелых и удачливых парней постарше меня.Теснясь в углу зала, я представлял, как стану чемпионом мира по боксу или большим артистом, и тогда она пожалеет, что не замечала худощавого паренька с глубокими, влюбленными глазами.

Мне долго не удавалось узнать,где Света живет. Несколько раз я видел, как она исчезала за углом одной из улиц в районе со старым названием Мельницы. Тайно проследить за Костриковой до самого дома не было никакой возможности: улицы поселка длинны и немноголюдны. Пробовал выудить сведения через одноклассников Светы, заводя с ними хитрые беседы, но безрезультатно. Верилось, что она живет в самом красивом доме поселка. Попадая в ее район– а для этого годился любой предлог– я пытался определить Светин дом. Наконец облюбовал большой нарядный дом с голубыми воротами, железной ажурной решеткой между столбами забора, ухоженным палисадом с незнакомыми, но чудесными цветами. Бывать на Мельницах, мотаться там на велосипеде стало для меня грешным, тревожным наслаждением. Походы на пляж в этом районе исполнились большого тайного смысла: ведь здесь Кострикова могла загорать, купаться. Возможность встречи наполняла меня жутковатым, но сладостным томлением.

В то время мы увлекались ездой на велосипедах. Я проявлял дьявольскую изощренность и фантазию, прельщая друзей выгодами езды на Мельницы. Мы гоняли по улицам с лихой отвагой и шиком.Однажды проносясь на велосипеде «без руля», я заметил, как во дворе дома, что мне приглянулся, мелькнуло знакомое голубое платье в белый горошек. От замешательства меня всего дернуло, руль повело, и я едва не врезался в дерево. Зато теперь мне было известно, где она живет…

В тот вечер после неторопливого обхода я с Мишкой присоединяемся к группе таких же подростков с нашей улицы. Я несколько раз приглашаю на танец Галю, мою соседку и подругу в детских играх. С ней танцуется легко и свободно, я непринужденно болтаю о всяких пустяках. Галя, наоборот, неожиданно для меня немного стесняется.

– А ты хорошо водишь,– однажды хвалит она меня.

– Да?– удивляюсь я невнимательно.

Она утвердительно кивает, не поднимая лица.

Мишка в это время скромно уходит в шумную толчею зрителей, окружающих танцплощадку. Он еще не умеет танцевать, и ему неловко. Несколько раз в просветах между парами мелькает его красная рубашка. Время от времени он наведывается к нам и снова исчезает. В одно из таких явлений Мишка с физиономией заговорщика сообщает мне:

– Светка, кажется, одна.

Когда до сознания доходит смысл Мишкиных слов, меня даже передергивает от нервного озноба.

– Ну и что? – отвечаю я, заикаясь,– ты же меня знаешь … я не готов …

– Не дрейфь, вздыхаешь, как кисейная барышня,– сам возбуждаясь, настаивает Мишка.– Если бы мне кто так нравился , я уже б давно … – Мишка врет, он больше других боится девчонок, но все равно его слова раззадоривают меня.

– Вообще–то можно … – размышляю я вслух, холодея от мечтательного восторга и собственной немыслимой смелости.

Мы отходим от своей группы, выбираем удобное место, откуда можно незаметно наблюдать за Костриковой. На Светлане темное короткое платье колокольчиком, плотно облегающее ее. Впереди узкий треугольничек выреза, слегка обозначающий начала груди. В том , как она говорит, улыбается, как вдруг в каком-то ветреном удивлении оборачивается к подруге, не обнаруживается и тени жеманства, пошлой манерности, которой я терпеть не мог и которую распознавал с почти болезненной чувствительностью.

– Ну давай, лети,– то и дело толкает меня Мишка, когда ставят новую пластинку. Ему не терпится узнать, что из этого выйдет.В моей решимости он сам надеется набраться духу, чтобы порвать с детством.

– Подожди ты,– нервно отмахиваюсь я,– дай подумать,– хотя точно знаю, что никогда в жизни не решусь на такой отчаянный шаг. Но с другой стороны, что-то во мне восстает против такой фатальной определенности, я злюсь на себя и сам себя подбадриваю.

Народа на танцы собралось меньше обычного. Говорили, что помешал международный матч по футболу. Несколько раз мы приближаемся к стайке девчат, где стоит Кострикова. Вместе с подружкой она держится особняком. К ним подходят парни, но долго не задерживается. Света выглядит грустной, беспокойно оглядывается по сторонам, ищет глазами кого-то. Однажды я встречаюсь с ней взглядом и замираю от волнения.

Никогда еще меня так не разрывали робость и желание пересилить себя. В нервном изнеможении смотрю в роскошную, чарующую ночь. Надо мной висит огромное, черного бархата небо в цирковых блестках звезд. Чернота его клубится почти у плеч танцующих. Желтоватый, какой–то кащеев свет фонарей, полет ночных бабочек, возникающих из ниоткуда, музыка, столпотворение людей на клочке земли – все создает ощущение нереальности происходящего, какой-то дивной сказки, где я – Иван-царевич. В голове мельтешит одна и та же мысль: «сегодня или никогда. Ну сделай это, прошу тебя. Это же так просто и продлится всего несколько минут». Разум приказывает, а тело не хочет подчиняться, ноги налились чугуном, сердце заходится от бешеного ритма.

И вдруг я, деревенеющий от внутренней скованности и зажатости, в какой-то миг отрываюсь от Мишки. Это кажется бредом… но… но я иду к ней. Еще не верю в свое безрассудство, еще готов в любое мгновение свернуть в сторону и с облегчением отдышаться. Но эта возможность сдаться заставляет меня упрямо идти вперед, иначе я буду ненавидеть себя.

Подружка Светы, а потом и она сама заметили мое движение. Оно теперь понимается однозначно – все пути назад закрыты. Я не сворачиваю, собираю себя в кулак настолько, что мой голос почти не дрожит, когда я церемонно приглашаю Кострикову на танго. Впрочем, я почти не слышу своего голоса, я его лишь чувствую; все окружающее как будто наплывает на меня, теряя четкие контуры. В такие минуты не разум управляет человеком, а что-то независящее от него, составляющее сердцевину, фундамент твоего «я», и чего нельзя изменить, как бы тебе этого ни хотелось.

Света, помню, быстро взглядывает на меня, словно удивляясь чему-то или сомневаясь, потом спокойно идет в круг, слегка склонив голову в какой-то женской обязательности. Пока мы идем на середину площадки, сердце мое стучит, как молот, в ушах больно отдает глухими, судорожными толчками кровь. Не зря молодым дается крепкое здоровье: старикам уже не выдержать таких нагрузок. Но где-то далеко-далеко в лабиринтах сознания уже рождается несмелая музыка победы над собой.