Ольга Вербовая - Здоровый оптимизм

Я пыталась позвонить Зине, но, к моему огорчению, аппарат абонента был либо выключен, либо находился вне зоны действия сети. Тогда я решила сама пойти к этому камню и посмотреть, всё ли с ней в порядке.

Московское метро быстро доставило меня на Лубянку. У большого камня, прямо под окнами бывшего КГБ, стояла трибуна с микрофоном, а позади неё, вокруг камня, лежали цветы, стояли зажжённые лампадки. Люди, в основном пожилые, столпившись в очереди, подходили по одному к микрофону и читали по бумажке, кто когда был расстрелян. Иные даже добавляли фамилии своих родственников. Потом, прочитав, ставили свои лампадки. Но моей сестры среди них не было.

Тогда я подошла к одной женщине, которая стояла у синей палатки. Она явно не ожидала меня увидеть:

– Зиночка, это снова ты?

– А где Зина? – спросила я, озираясь по сторонам. Но вовремя сообразила, что мы с ней очень похожи. – Я Марина, её сестра.

– А, Мариночка, так она уже ушла. Давно уже.

– А куда ушла?

– В институт. Сказала, что ей надо на учёбу. Вы разве не вместе учитесь?

– В том-то и дело, что вместе. Но я её не видела.

– А Вы ей позвоните.

– Звонила. Не берёт трубку… Может, она домой поехала.

Да, наверное, думала я. Или почувствовала себя неважно и решила не ехать в институт, или же, простояв в большой очереди, освободилась уже тогда, когда пары уже подходили к концу.

Отойдя на довольно приличное расстояние, чтобы громко раздававшиеся фамилии не мешали говорить, я собралась позвонить домой. Вдруг Зина уже там. Как раз в тот момент загорелся зелёный сигнал светофора, и я, доставая на ходу мобильник, пошла по зебре на другую сторону. Неожиданно над самым ухом раздался визг тормозов. Я не успела даже оглянуться, как страшный удар сбил меня с ног.

Пробуждение было долгим и трудным. Сначала темнота рассеивалась, образуя густой туман. Из ушей как будто постепенно вытаскивали кусочки ваты. Долго мне не удавалось шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Наконец, когда я уже могла различать предметы, то увидела, что нахожусь в какой-то незнакомой комнате. Стены были обклеены светлыми обоями с зеленцой. На потолке был выдолблен огромный диковинный цветок. Но больше всего меня поразило полное отсутствие углов. Да, комната была круглой, а точнее – в форме цилиндра с полом и потолком. Мебель, под стать планировке, была вогнутой: и комод с выпуклыми колоннами, расписанный резьбой по дереву, и высокий столик у тёмного окна, и обитый неизвестным материалом бежевый диван на гнутых ножках с двумя креслами по бокам, и высокий шкаф с зеркальными вставками. Даже мягкие стулья, стоявшие у комода и столика, картины на стенах и две синие многоэтажные вазы казались при такой планировке какими-то вогнутыми.

Надо мной стояли двое – какой-то мужчина в белом халате, а рядом с ним – женщина с длинными волосами. Они о чём-то говорили, но явно не по-русски.

Пока я пыталась понять, где я и как сюда попала, мужчина неожиданно повернул голову ко мне и позвал:

– Зина.

Меня? Или не меня? Я вдруг обнаружила, что совершенно не помню, как меня зовут.

– Зина, как ты себя чувствуешь? – спросил он, подходя к моей кровати ещё ближе.

Значит, моё имя – Зина.

– Нормально, – ответила я неуверенно.

– Голова не болит?

– Немножко.

– Это пройдёт. Главное, ты жива и всё в порядке.

– А что, могла и умереть?

– Ещё как могла! Ты хоть помнишь, что случилось?

Помнила ли я? Нет, не помнила. Абсолютно ничего.

– Нет, – ответила я. – А что было?

Прежде чем ответить, мой собеседник повернулся к женщине и сказал ей, уже по-русски:

– Иди, Мунга, скажи дяде Арбенсу, что очнулась.

– Хорошо, дядя Кропс, – ответила она тоже по-русски и удалилась.

– Видишь ли, Зинаида. Тебя сбил какой-то лихач, когда ты переходила дорогу. Тётя Элая обнаружила твоё тело, думала, что уже всё. Но оказалось, тебя ещё можно было спасти.

– Так я в больнице? – сообразила я, наконец. – А Вы доктор?

– Да, я доктор, – был ответ. – Но только это не больница. Земные врачи бы тебя уже не спасли.

– Земные? Я что, уже на небесах?

Не успел доктор Кропс ответить, как дверь открылась, и в комнату вошли четверо. Это были двое мужчин и две женщины. Из этой компании особенно выделялся высокий мужчина средних лет, с седыми усами, одетый в элегантные чёрные брюки с белой рубашкой в клеточку. Двигался он не спеша, степенно, высоко подняв голову. Другой же – молодой парень – напротив, одет был несколько небрежно – в потёртые джинсы с пёстрой рубашкой навыпуск, на ногах носил что-то вроде кедов. Двигался быстро, размашисто, словно за пять минут норовил побывать в десяти местах, успеть и туда, и сюда. При ходьбе иногда быстро поворачивал голову, потряхивая растрёпанной, чуть рыжеватой шевелюрой.

Женщины же были просто образцом элегантности: что молодая, с чёрными вьющимися волосами, стоявшая чуть позади высокого мужчины, что дородная дама лет сорока в блестящем чепчике, окружённая, с одной стороны, молодым человеком, с другой – не менее элегантной Мунгой. Все они были одеты в красные шёлковые блузки разных размеров и фасонов и в чёрные юбки. Молодая – в обтягивающую мини, а её спутницы – в длинные со складочками. Зато движения их были очень разными: у сорокалетней дамы – весьма степенные, у молодой – походка топ-модели, а у Мунги, что была, по-видимому, немного старше неё – быстрые, суетливые.

Пока я разглядывала странных посетителей, высокий мужчина подошёл к моей кровати и опустился на стоявший возле прикроватной тумбочки стул.

– Приветствую тебя, Зинаида. Мунга сказала, что тебе уже лучше.

– Да, вроде бы, – ответила я несколько рассеянно. – Только… я ничего не помню.

Мой собеседник перевёл взгляд на доктора, словно спрашивая: как же так?

– Всё в порядке, дядя Арбенс, – заверил его тот. – При таких травмах это вполне естественно.

Тогда тот, которого назвали дядей Арбенсом, вновь посмотрел на меня:

– Ты совсем ничего не помнишь? Как зовут? Где живёшь? Кто твои родители?

Я попыталась вспомнить свой дом, маму, папу, других родственников – но нет – ничего не приходило в мою голову. Ни одного имени, ни одного знакомого лица. Мою память словно стёрли хорошим ластиком, не оставив даже разводов.

– Нет, ничего.

А сама подумала: что же мне делать? Может, если эти люди знают моё имя, они знают и фамилию, и даже адрес? Если так, то найти моих родных будет проще.

– А вы знаете что-нибудь? – спросила я в свою очередь. – Кроме того, что я Зина?

К моей неожиданности дядя Арбенс ответил:

– Да, Зина, я знаю о тебе многое. Знаю, что тебе пятнадцать лет, что живёшь в Москве с родителями, но… – он вдруг замялся, и на лице его отразилась скорбь.

Мне стало страшно. Неужели сейчас он скажет, что родителей у меня больше нет, что я совершенно одна? Готовая услышать самое худшее, я спросила дрожащим голосом: