Андрей Ливадный - Сфера Дайсона

Андор быстро нашел распределительный щит, снял облицовочную панель и включился в цепь.

— Так… Это триста метров вправо по коридору! Сейчас… — голос Яны на мгновение смолк. — Вот, нашла! По схеме это будет криогенный зал номер три!

Семен поплыл по коридору в указанном направлении.

У внушительных створов шлюза, запирающего вход в третий криогенный зал, горел зеленый сигнал. Это была первая искра света, замеченного ими среди мертвого мрака «Крепости».

Андор, не говоря ни слова, склонился к кодовому замку. Несколько секунд он возился с ним, прежде чем тяжелые створы дрогнули и медленно поползли в стороны.

Семен первым вплыл в просторную переходную камеру шлюза. Сквозь забрало его гермошлема было видно, как смертельная бледность пятнами проступает на его щеках. Он нервничал и ничего не мог поделать с этим.

Мучительно долго тянулись секунды, пока заработавшие компрессоры систем шлюзования нагнетали воздух в переходную камеру. Наконец внутренний люк начал медленно открываться, но уже через несколько мгновений завибрировал и застрял, отодвинувшись всего на треть своего хода, — что-то отчетливо хрустнуло в древнем механизме подачи, и этот звук, переданный внешними микрофонами скафандра, показался Семену оглушительным.

С трудом протиснувшись в образовавшуюся щель, он оказался в небольшом отсеке, похожем на пост оператора.

Перед прозрачной стеной стояли несколько пультов управления. Ровные шеренги зеленых индикаторов сияли на их панелях, и вид этих трепетных огоньков, свидетельствующих об исправной работе каких-то систем жизнеобеспечения, заставил сердце Семена гулко и аритмично стукнуть в груди.

Чуть в стороне стоял пустой письменный стол. В кресле, за ним, полулежало тело человека в истлевшей форме. Длинные седые пряди волос обрамляли лицо мумии, но даже иссохшие и искаженные черты красноречиво свидетельствовали о том, что перед ними — глубокий старик, скончавшийся естественной смертью. На пустой пластиковой столешнице призывно желтел лист какого-то документа.

«ВВЕРЯЮ ИХ ВАМ», — прочел Семен странную, заставившую его вздрогнуть всем телом надпись, начертанную крупными буквами на хрупком, пожелтевшем листке обыкновенной бумаги.

Все происходило в жуткой, гробовой тишине. С трудом заставив себя оторвать взгляд от мумифицированного тела, Семен толкнул прозрачную дверь и вошел в криогенный зал.

Он чувствовал всю сверхъестественную древность этого помещения. Это ощущение ползло медленной бесконтрольной дрожью вдоль позвоночника. Свод зала терялся во мраке, но решетчатые палубы и гулкие лестничные марши были скупо подсвечены редкими, источающими дезинфицирующий ультрафиолетовый свет лампами.

Семен вдруг понял, что шаг, который он только что сделал, был, вероятно, самым важным в его жизни.

Ровные шеренги подсвеченных изнутри низкотемпературных капсул гиперсна терялись в бесконечности зала. Работающих ячеек были десятки, и в каждой лежал… ребенок!

Семен стоял, не в силах оторвать взгляд от концентрических кругов, составленных из пятен бледно-голубого света.

Это были дети колонистов, которых, по словам Таирова, собрали в одном криогенном зале, переключив на его аппаратуру все автономные источники питания «Крепости». Теперь становилось понятно, почему экипаж станции сражался до конца, не желая сдаваться силам Третьего ударного флота, даже когда ситуация стала совершенно безнадежной.

Глядя на шеренги капсул, он вдруг вспомнил все свое прошлое, от которого, как выясняется, не убежать, не скрыться, не похоронить его внутри себя под пологом забвения, — ведь исключительно память привела их сюда, только это сосущее, саднящее сердце чувство выпавшей на долю его и Яны несправедливости двигало их поиском, заставляя перемещаться от одного кладбища кораблей к другому.

Смел ли он надеяться на то, что судьба приведет его к полумертвым от недостатка энергии криогенным залам, где в гробовой тиши спали несколько десятков детей?

Конечно, он не подозревал, что исход поиска станет именно таким, но надеялся, не теряя этого спасительного чувства даже в самых мрачных глубинах созданных человеческой войной адских обелисков…

Не нарушая его молчания, Андор подошел к ближайшей камере и заглянул внутрь сквозь прозрачную крышку, которую изнутри кое-где покрывали замысловатые узоры инея.

Он увидел белокурую девочку лет пяти, укутанную клубящимся саваном консервирующего газа.

Семен повернулся.

Андор вдруг осознал, что впервые видит в его глазах слезы.

— Значит, мы умирали не зря… — тихо прошептал Олег, глядя на подсвеченные изнутри параллельные ряды капсул, в которых лежали худенькие, сильно истощенные затянувшимся гиперсном дети.

Яна не ответила на реплику Таирова. Ей было больно, — ведь ситуация на борту «Крепости» развивалась по пережитому ею лично сценарию. Здесь не присутствовало ни грамма мистики… Это надежда опять творила свое добро и зло, заставляя одних жертвовать собой, а других бессознательно принимать эти жертвы. Они стояли на мостике «Генезиса» и смотрели на укрупненное видеоизображение, которое транслировал бортовой компьютер.

Взгляд Яны остановился на белокурой девочке, чье исхудавшее личико казалось нереальным за разводами сконденсировавшегося внутри камеры инея.

«Как вовремя мы успели…» — невольно подумалось ей.

Яна знала, сколь коварен затянувшийся на десятилетия криогенный сон, ведь его процессы не предполагают остановки всех жизненных функций, а лишь замедляют метаболические реакции до известных пределов. Клеткам спящего человека по-прежнему требуется питание, и организм постепенно пережигает все жировые запасы тела. Поэтому дети так истощены, — еще лет пять-семь, и ни одна система поддержания жизни не смогла бы предотвратить превращения криогенных камер в гробы-холодильники.

От таких мыслей озноб пробирал по коже, хотелось немедленно предпринять какие-либо шаги, но Яна усилием воли справилась со спонтанным позывом.

Она покосилась на Олега, который стоял рядом с ней, опираясь на спинку противоперегрузочного кресла. Он все еще испытывал слабость, хотя выздоровление шло полным ходом: рана на плече затянулась, от нее остался лишь розовый рубец, и Андор после очередного осмотра, без опасений потрепал его по простреленному плечу, добавив, что человеческая плоть — это удивительный материал.

— Мой металлокерамический сплав не срастается сам по себе, — посетовал он.

Олег еще не вполне освоился с человекоподобной машиной. Некоторые фразы Андора его просто пугали, — андроид вел себя как самый настоящий человек: у него была своя очень ярко выраженная индивидуальность, которая никак не вязалась с его обликом…