Антон Первушин - КФ, ИЛИ «КОСМОС БУДЕТ НАШИМ!» (Антология 2008)

— Где вы ее взяли? — изумился тот. — Так это вы стащили у меня этот важный документ?

— Я не стащил, а только поднял на улице. Разве я виноват, что вы разбрасываете по тротуарам такие заметки? Во всяком случае, я вам очень благодарен, Виктор Павлович: благодаря вашей способности терять ценные бумаги я получил возможность отправиться на Марс. Когда я рассмотрел эти заметки, я вскрикнул от изумления: такие там были поразительные выводы по механике! Я тогда целую ночь не спал, потому что не мог оторваться от ваших вычислений. Возможность посетить Марс, без сомнения, должна поразить каждого мыслящего человека.

— Как же вы могли догадаться, что дело идет именно о Марсе? В моей книжечке ни слова об этом не говорится, стоят лишь одни голые вычисления.

— Да ведь я тоже математик, Виктор Павлович! Для меня не требовалось никаких пояснительных надписей. Все написано в самых вычислениях.

— Все-таки не понимаю, не понимаю…

— Да ведь расстояние от Марса до Земли во время его оппозиции было у вас выставлено? Масса Марса была дана? В формуле живых сил данные Марса и Земли были помечены? В задаче о трех телах массы и взаимные расстояния Солнца, Земли и Марса были выписаны? Согласитесь, что этого для меня было вполне достаточно, чтобы понять, о чем идет речь.

— Конечно, — подтвердил Краснов. — Ах, Виктор Павлович, Виктор Павлович, как вы неосторожны!

— Виктор Павлович был настолько любезен, — продолжал Лессинг, — что даже выписал в своей книжечке адрес доктора Гаукинса на Риджент-стрит. Словом, все складывалось так, как будто сам Виктор Павлович приглашал меня сопутствовать ему в путешествии на Марс. Заметьте, господа, что почерк Виктора Павловича я прекрасно знаю, а потому сразу понял, кто автор найденных мною заметок.

Русаков при этих словах даже подпрыгнул.

— Вот скандал, вот скандал! Ну и вляпался же я! — проговорил он.

— Конечно, в следующую же ночь я был на Риджент-стрит, увидел в освещенное окно Виктора Павловича и потихоньку осмотрел ваши сооружения. Я знал, что Виктор Павлович на меня дуется, а потому решил добиться возможности посетить Марс хитростью… Если бы вы знали, господа, сколько за это время я перенес страха и волнений! Каково это ординарному профессору, доктору физики, лазить впотьмах, подобно вору, прислушиваясь к каждому шороху! Прошлую ночь я дежурил на улице часов пять, пока вы не улеглись спать, и я мог незаметно прокрасться на судно. Нужные вещи я раньше перенес…

— Мы рады вам, господин профессор, — сказала Мэри, — но только я, как хозяйка, наперед вам заявляю, чтобы вы не смели больше обижать Виктора Павловича, а то вам достанется от меня… Я уж вам придумаю какое-нибудь наказание. Вообще, господа, я вам объявляю, что я заведу на «Галилее» строгий порядок и субординацию. А то ведь вы все — математики: если вас не держать в ежовых рукавицах, то тут беспорядков не оберешься.

— При чем здесь слово «математики»? — спросил Лессинг.

— Математики — взрослые дети. Вам лишь бы интегрировать, а там вы и спать и есть забудете. Вот, например, никто не вспомнит, что мы еще ничего не ели. Пора обедать. Кто мне пойдет помогать?

Вызвался Шведов и вместе с Мэри отправился вниз. Через полчаса стол был накрыт на пять приборов, и начался первый обед в пространстве за пределами земной атмосферы.

Жизнь путешественников с первых же дней вошла в нормальную колею. Русаков, конечно, сидел над своими математическими работами. Краснов большую часть времени проводил с Лессингом, разъясняя профессору подробности своих сооружений и возбуждая по этому поводу различные научные вопросы. Шведов постоянно находился в комнате Мэри: молодые люди затянули любовную канитель, хотя этого пока еще никто не замечал, потому что ученые, устремляясь в мыслях к пределам бесконечности, обыкновенно не видят ничего у себя под носом. Русаков однажды, совершенно, впрочем, случайно и без всякой задней мысли, сконфузил нашу парочку и заставил Шведова потупить глаза. Как-то за обедом профессор выпалил вдруг такую фразу:

— Вот что, господа! Я не хочу спать с Лессингом на одной кровати: он страшно храпит, а я этого не люблю. Женитесь, Шведов, скорей на мисс Мэри, и комната освободится.

Краснов и Лессинг расхохотались и стали поддерживать Русакова. Шведов переконфузился и не нашелся что ответить. Мэри слегка покраснела, но не потерялась и сказала:

— Вместо того, Виктор Павлович, чтобы заботиться о моем браке, подумали бы вы лучше о моем образовании! А то в самом деле, какое ненормальное явление: еду на Марс с целым математическим факультетом и остаюсь полным профаном в математике! А еще сами обещали мне читать лекции. Можно себе представить радость Русакова.

— Как?! Вы хотите слушать лекции? Хотите слушать лекции?

— Непременно. Я со всех сторон только и слышу: «дифференциал, интеграл», и ничего не понимаю. Пока долетим до Марса, я должна узнать не меньше того, что знают студенты-математики двух — трех первых семестров.

Все общество горячо отнеслось к желанию Мэри слушать математические науки. Тут же после недолгих споров были разделены предметы преподавания. Виктор Павлович должен был читать повторительный курс элементарной математики, а затем прямолинейную и сферическую тригонометрию; Лессинг, конечно, взял механику и физику; Краснов — аналитическую геометрию и астрономию, а Шведов — высшую алгебру и дифференциальное исчисление. Метеорология, как наука исключительно земная, в программу не вошла. Каждая лекция должна была продолжаться около получаса, и в общей сложности занятия должны были отнимать не больше двух часов в сутки. Деканом летучего факультета единогласно был избран Виктор Павлович.

— Итак, следовательно, завтра вы начнете меня просвещать? — спросила Мэри.

— Да, завтра, завтра! — отвечал Русаков. — А все-таки, Иван Иванович, если вы не перестанете храпеть, я не хочу с вами жить в одной комнате.

— Если вы не можете ужиться вместе, — сказала Мэри, — то можно кому-нибудь поместиться здесь, в зале. Легко можно даже отделить целую комнату.

— Да переселяйтесь ко мне, Иван Иванович, — предложил Краснов.

— А вот и отлично, — согласился Лессинг. — Только вы, Виктор Павлович, пожалеете, когда меня не будет с вами: вам будет скучно без меня.

— Нисколько; очень буду рад, что вас не будет.

На другой день, в десять часов утра, Виктор Павлович открыл занятия в своем маленьком университете и начал первую лекцию математики. Аудиторией была избрана комната самой слушательницы, куда поочередно должны были являться лекторы согласно составленному расписанию. Кроме очередного лектора, в данное время никто другой сюда не допускался. Это было решено Русаковым в видах успешности занятий, так как присутствие третьего лица, хотя бы и ученого, могло, по его мнению, способствовать рассеянности слушательницы.