Светлана Сугарова - Планеты

Предисловие

Вселенная безбрежна и бесконечна, как бездонный, необъятный океан, полный далеких, холодных звезд. Но, несмотря на всю свою огромность, пугающую воображение, она пустынна и одинока. Лишь крохотными бриллиантами, подобно песчинкам в круговороте бури, сияют редкие островки жизни и разума, разбросанные во тьме грандиозных просторов космоса. Едва зарождающиеся, уже начинающие строить цивилизацию, цветущие и прекрасные, чуждые и неподдающиеся пониманию, завершающие свою жизнь, умирающие и безвозвратно погибшие планеты. И каждая из этих планет уникальна, неповторима и непохожа на другую. Каждая из них имеет свое собственное «лицо»– красивое или безобразное – все зависит от существ, ее населяющих. Кто-то погрузился в хаос, разруху и кровавые, бессмысленные войны, кто-то не может существовать без насилия и жестокости; кто-то не хочет или отказывается видеть дальше своего носа, закрывшись в тесном мирке, и продолжает жить в смрадном бульоне жадности, глупости, зависти и склок. Но кто-то сумел подняться из зыбких болот, переосмыслив все эпохи своей жизни, все ошибки и промахи, научившись мудрости, пониманию, гуманности, научившись созидать, прощать, ценить, беречь и любить. Таких планет очень мало, но они сильны и целеустремлены. Они способны изменить целые миры. И эти изменения уже начались. Они затронули все уголки Вселенной. И где-то в глубинах среди россыпей звезд зарождаются новые жизни, новые миры, новые тайны, новые истории. Истории о радости и боли, о надеждах и разочарованиях, о любви и ненависти. Удивительные истории безбрежной Вселенной.

– Филадельфия! Твое поведение недостойно королевской крови, что течет в твоих венах! – глаза Фиделя требовательно и жестко смотрели на девушку, что стояла перед ним в роскошном, но изрядно потрепанном платье, дерзко вскинув хорошенькую, фиолетововолосую головку. – Ты понимаешь, что лазать по деревьям, словно дикий зверь в компании простолюдинов – занятие не для дочери Императора?

– Простолюдины? – на юном лице империты появилось неподдельное изумление. – Император! С каких пор вы стали называть деллафийцев простолюдинами? Разве это достойно Правителя?

Император помрачнел, пальцы, украшенные великолепными перстнями, крепко сжали подлокотники Древнего Трона. Девушка спокойно взирала на отца; легкая, едва заметная улыбка играла на губах, но в самой глубине синих глаз затаилось странное выражение – отчаяние, обреченность, но вместе с тем – вызов. Фидель шумно вздохнул, снова заговорил:

– Ты уже не дитя, Филадельфия, и должна понимать, что рано или поздно, но я отойду ото всех дел, и тогда на мое место придешь ты, моя дочь. На твои плечи ляжет тяжелый груз правления, и я хочу, чтобы ты стала хорошей Императрицей. Вместо того, чтобы прилежно заниматься, ты носишься где- то целыми днями, и боюсь, что и сейчас ты не слышишь моих слов.

– Я прекрасно вас слышу, Император, – негромко произнесла империта, – но и вы поймите меня. Я еще так молода, а вы требуете от меня решений непосильных мне задач. Мне хочется свободы, друзей, а вы бросаете меня в лапы бесконечных наставников, учителей, репетиторов, которые говорят совершенно непонятные мне вещи, от которых болит голова…

– И меня с детских лет обучали искусству правления! – вдруг закричал Император, вскакивая с Трона. – И твоего деда и прадеда! Это твой долг и меня не интересует, хочешь ты этого или нет! Ты должна! Поэтому выбрось из головы все свои детские глупости и иди заниматься! Это приказ!

Филадельфия с трудом сдержала слезы. Глаза полыхнули ярким огнем, но голос не подвел ее, когда она твердо сказала:

– Я не буду Императрицей!

– Что? – округлил глаза Фидель, не веря ушам.

– Я не хочу быть и не буду Императрицей! – повторила девушка, ни на секунду не сомневаясь в своих словах.

– Негодная девчонка! Хочешь опозорить нашу семью? Немедленно отправляйся к репетиторам!

– Нет! Я решила!

– Ты – моя дочь и будешь делать то, что я скажу! С этого дня ты не выйдешь из Дворца без моего разрешения!

Филадельфию бросило в дрожь от злости и негодования.

– Вы не заставите меня, Император! Можете отречься от меня или посадить в подземелье, но я говорю – нет!

– Ты продолжаешь перечить мне? – громыхнул Правитель и в этот момент воистину был великолепен и страшен. – Что ж, раз ты упрямишься, пусть будет по-твоему! Тебя привлекает свободная жизнь космического бродяги больше, чем Древний Трон? И раз ты не обеспокоена ни судьбой Деллафии, ни Союзом Четырех, я дам тебе свободу! Отныне ты предоставлена самой себе, и помощи моей не жди! Завтра из космопорта Пареля вылетает корабль «Эндор», направляющийся на Камарлен. Я думаю это именно то, что тебе нужно и чего тебе так не хватает! – на последних словах глаза Императора потухли, словно вся злость и жизненная сила покинули его; он уже не смотрел на дочь.

– Нет моей вины в том, что не привлекает меня Древний Трон, Правитель! – тихо прозвучал голос империты в огромном зале. – Простите!

Филадельфия медленно двинулась к величественным воротам, украшенным затейливым рисунком из драгоценных камней.

– Никто не отрекался от Трона, – услышала она голос отца и были в нем и удивление, и неверие, и грусть, но девушка не остановилась: очень велика в ней была тяга к свободе, больше, чем желание остаться во Дворце.

Бесшумно раскрылись перед ней ворота и также тихо закрылись, словно отрезали ей путь назад.

В обзорном экране сияли мириады звезд. Далеких-далеких и в то же время таких близких звезд, что казалось, стоит лишь протянуть руку и вот они все на ладони, такие же маленькие и яркие. Затаив дыхание, Дели смотрела в бездну космоса и не могла отвести глаз. Вот она – свобода! Ее пьянящий дух заполнял ее, словно вода – кувшин.

«Эндор» стремительно прорезал безвоздушное пространство, хоть на первый взгляд можно было подумать, что корабль висит неподвижно среди окружившей его тьмы. Лишь бесконечные цифры, непонятные значки на экране главного модуля говорили, что «Эндор» бесстрастно мчится к своей цели.

В рубке управления царило молчание. Все были заняты своими делами. Трайд Марион с самым серьезным видом вел молчаливую «беседу» с бортовым модулем. Констат Тасури и энод-арон Джанулория уткнулись в сложнейшие голографические схемы. Наконец, трайд, круто развернувшись на своем кресле, посмотрел на империту. Ему было за двадцать пять – возраст довольно молодой, чтобы дослужиться до звания трайда, но, тем не менее, на «Эндоре» он был главным. Правильные черты лица несколько жесткие, что делало его старше. Темно–голубые непроницаемые глаза с красивой щеточкой длинных ресниц смотрели цепко и внимательно.