Сергей Бушов - Миссия в траве

– Хорошо, – прошептал я. – Можно узнать, что со мной произошло?

– Вы заразились вирусом, – сказал доктор Эрдэпфель. Его голос, синтетический, но вполне приятный, был негромким, видимо, для того, чтобы не сильно раздражать мой слух. – Вернее сказать, я думаю, что вас заразили вирусом, потому что самому заразиться вирусом Уннга проблематично.

– Я буду жить? – произнёс я, снова почувствовав, как звук моего голоса прокатился по телу, хотя и не так отчётливо, как раньше.

– Некоторое время – безусловно, – ответил робот, при этом голос его несколько изменился, стал выше, протяжнее. Робот шевельнулся, и я услышал шорох его шарниров, стрёкот электродвигателей. Он немного напоминал человека. Одна голова, округлая, вытянутая сверху вниз, динамик, прикрытый мелкой металлической сеткой, на месте рта. – Как долго – зависит от вашего организма и от лечения. Мы постараемся, насколько это возможно, чтобы ваше качество жизни не сильно пострадало.

– Вы – это кто? – спросил я, почувствовав усталость от его ровного голоса. А ещё от того, что зудела спина, что саднили места, где в тело входили разноцветные трубки. Я пошевелил рукой и тут же пожалел об этом – мышцы отозвались жжением по всей глубине.

– В первую очередь я и доктор Эрдэпфель, – ответил робот. – Чтобы не сбивать вас с толку, поясню. В моём теле несколько личностей, принадлежащих врачам разной специализации. Я – психолог и специалист по коммуникации, доктор Эрдэпфель – хирург и терапевт. Есть ещё доктор Мор, патологоанатом, его тоже ваш случай очень интересует. А возможно, вы ещё познакомитесь с вирусологом, доктором 239. Он несколько нелюдим и не любит показываться на свет, но…

– Ничего подобного, – ответил робот сам себе, чуть более вкрадчиво. – Опять вы, Бирн, возводите на меня напраслину. Если есть тема для разговора, то я могу поддерживать беседу часами. Вот, скажем, господин шпион, ваш экземпляр вируса…

– Я не шпион, – пробормотал я.

– Как же, рассказывайте, – сказал 239, при этом голова его дёрнулась, и камеры-глаза бешено завертелись в орбитах. – Мы имели удовольствие наблюдать, как ваше тельце доставили сюда на челноке с чёрными занавесками. А соглашение о неразглашении на двести страниц, которое я подписал – это что же, просто так, на всякий случай? Но мне намного интереснее не вы, а тот гений-экспериментатор, который сейчас сидит внутри вас…

– Что? – прохрипел я, пытаясь оторвать голову от подушки. Впрочем, шейные позвонки ответили мне таким мощным прострелом, что у меня потемнело в глазах, и я чуть не отключился.

– Ну как же, – сказал 239, подкатываясь ближе. – Совершенно уникальный экземпляр. Вирус Уннга. Некоторые считают, что венец творения – человек, некоторые – что аломиналы с планеты Тали, доктор Бирн говорит, что искусственный интеллект. А я думаю, что вирус Уннга переплюнет их во всех отношениях. Вот, например, господин шпион, сколько в вашей ДНК нуклеотидов? Я имею в виду, сколько их было до заражения?

– Я не шпион, – прошептал я. Мне снова становилось дурно. Во-первых, к горлу подкатывала тошнота. Во-вторых, я снова чувствовал все свои клетки. Они бунтовали.

– В каждой клетке обычного человека чуть больше трёх миллиардов пар нуклеотидов, – голос робота снова заставил вибрировать мою кожу, отдаваясь болью в мышцы и кости. – В вирусе Уннга количество может меняться, но в среднем он содержит около семисот миллиардов пар. Вы знаете, что такое трансдукция? М-да. В общем, вирус Уннга – это огромное количество генетической информации. Строго говоря, этих вирусов множество. Он постоянно меняется, мутирует. Он встраивается в ДНК клеток организма, меняя его свойства, двигается от клетки к клетке, каждый раз разный, и заранее неизвестно, что он с вашим организмом сотворит…

– Доктор, – сказал я. – Меня можно вылечить?

– Ну, – ответил 239, – смотря что вы подразумеваете под словом «вылечить». Теоретически, имея на руках вашу ДНК, мы могли бы попытаться восстановить ваш организм в первоначальном виде. Но учитывая, насколько он изменился за последние месяцы, скорее всего, вы бы в этом первоначальном состоянии оказались мертвы.

– Месяцы? – повторил я. Мне стало трудно дышать. – Так я давно здесь?

– О да, – ответил 239. – Хотя, конечно, всё относительно. Когда вы сюда поступили, первой нашей задаче было остановить разрушение вашего организма. И к данному моменту мы успешно с этим справляемся. Осталось ещё придумать, как обеспечить вам относительную автономность и приемлемое самочувствие, но это уже мелочи.

– Не понимаю, – сказал я. Меня тошнило. Голова проваливалась в туман, а вдоль позвоночника и всего тела шли неприятные резкие подёргивания, словно миллионы мелких злобных крыс пытались отгрызть от моих костей мышцы.

– Какой странный у нас всё-таки пациент, – сказал робот, и по его голосу я понял, что вмешалась другая личность. – Видимо, он не понимает, что значит «разрушение организма». Вроде военный, должен же знать. У вас же там трупы после боя в землю закапывают? И что с ними потом в земле происходит, вы в курсе? Вот и сейчас с вами происходило примерно то же самое, только при жизни, если можно так сказать.

– Доктор Мор, – перебил его 239, – я думаю, господин шпион…

– Да он уже сказал, что он не шпион, – вставил слово Эрдэпфель.

– Ребята, дайте мне закончить, – сказал 239. – Вирус Уннга, если его не остановить, очень быстро делает организм нежизнеспособным. Он несколько напоминает по действию рак, но намного сложнее и, как бы это выразиться… Изобретательнее. Но всё же мутаций становится слишком много, и клетки начинают разрушаться. Мы это остановили с помощью вещества, которое поступает в ваш организм по одной из этих трубок.

– А по другим что поступает? – спросил я.

– Лекарства, – ответил 239. – Болеутоляющие, успокоительные, обеззараживающие. Если вас отключить, вы почувствуете себя очень плохо. Но мы работаем над этим. Вам придётся остаток жизни, видимо, носить на себе некоторое устройство, снабжающее вас веществами для подавления вируса. И, скорее всего, принимать отдельные лекарства перорально. Но при некотором везении вы можете прожить ещё пару лет. Я слышал, что одному человеку это удалось.

– Одному? – спросил я. – Я слышал про двух или трёх.

– Я имел в виду не тех, которые продержались пару недель, – сказал 239, – а того, кто протянул два года. Правда, из больницы он не вышел, но зато снабдил нас обширными данными наблюдений.

– Которые мало что нам дают, учитывая изменчивость вируса, – возразил Бирн.

– Слушайте, – возмутился 239, – я же просил меня не перебивать.

– Я старше вас по должности, – Бирн повысил голос, – имею право.

Они стали пререкаться, всё громче и громче, и я уже с трудом их различал. Меня резало по ушам, звуки стали расплываться. Я погружался в странный болезненный туман.