Сергей Костарев - Экстергейзер

Как уже говорилось, настроение у Виктора было хорошим.

Он взял поднос и встал прямо за Смэдли, с удивлением наблюдая, как тому накладывают на тарелку гору картофельного пюре и четыре котлеты, обильно поливая это соусом. Смэдли тоже заметил Бранта и в его голове тут же родилась «удачная» шутка, но он медлил, ожидая, пока соберётся побольше народу.

Наконец Смэдли посчитал, что подходящий момент настал.

– Ну что, Брант, – доверительно спросил он, взяв Виктора за плечо, – скучаешь по бустрелям? Когда нам ожидать твою яхту?

– Какую яхту? – не понял Виктор, до этого погружённый в приятные размышления о гарнире, который следует попросить в дополнение к сочному стейку из турпака.

– Ту, которая прилетит за тобой и заберёт домой к мамочке! – торжественно обводя глазами присутствующих, сказал Смэдли, и в следующую секунду уже наслаждался всеобщим хохотом от своей «остроумной» шутки.

Виктор побагровел от гнева. Насмешки координатора он с трудом терпел, понимая, что пререкания могут стоить ему военной карьеры, но оставить без ответа такую дерзость стоявшего рядом пилота было выше его сил. Выдержав паузу, Виктор ответил подчёркнуто громко:

– Я был бы, конечно, рад навестить маму… но сейчас никак не могу. Кто тогда даст отпор маграм? Такие болтуны как ты? Боюсь, в этом случае наш флот будет драпать до самого Дивеса!

Повисла гробовая тишина. Стало слышно, как стучат ложки тех, кто уже сидел за столами и наслаждался обедом.

– Ты назвал меня болтуном, молокосос? – враз утратив шутливое настроение, с вызовом сказал Смэдли.

– Я назвал тебя болтуном, тупица! – ответил Виктор, уже не в силах остановиться. – Если у тебя проблемы со слухом, посети лазарет. Заодно сделаешь липосакцию, а то, наверное, живот мешает поместиться в истребителе?

– Это было грубо! – прокомментировал кто-то из присутствующих.

– Грубо? – подхватил Смэдли. – Да за такие слова я тебя…

Его рука потянулась к Бранту, но в следующее мгновение Смэдли вскрикнул и упал на колени в довольно странной позе. Виктор взял его кисть в захват и, не прилагая усилий, контролировал толстяка.

– Что ты мне сделаешь, скажи? – потребовал Брант. – Ты же ни на что не способен, кроме как болтать языком и набивать своё брюхо! Жалкое ничтожество!

Пилоты, толпой окружившие Бранта и Смэдли, сообразили, что дело приобретает серьёзный оборот, и поспешили вмешаться.

– Ладно, хватит вам! Отпусти его, – стало раздаваться со всех сторон, и Виктор послушно отпустил руку Смэдли.

Громко пыхтя, толстяк с трудом поднялся и, оттолкнув пилотов, пытающихся справиться о его самочувствии, бросился из столовой, совсем забыв об обеде. На Бранта все смотрели косо, но никто не пытался с ним спорить, что-то доказывать и объяснять. Лишь один пилот лет тридцати, явно не из бывших курсантов, спросил довольно тихо:

– Откуда в тебе столько злости, парень?

– Он заслужил это! – ответил ему Брант. – Нельзя подойти к тигру, пнуть его под хвост, а потом, когда он откусит тебе ногу, возмущаться какой тигр злой.

Возможно, пилоту было, что на это возразить, но он видел, как сильно разгорячен Брант, и посчитал излишним продолжать диалог. Виктор же, практически не глядя, набрал какой-то еды, сел за свободный стол и попытался проглотить хотя бы немного. Но кусок не лез в горло, и вскоре Брант тоже покинул столовую, посчитав, что лучше уж он потом одолжит сэндвич у Тоби.

История, случившаяся в столовой, имела и некоторое продолжение, о котором Виктор, впрочем, так и не узнал.

Смэдли был настолько оскорблён и унижен, что не нашёл ничего лучше, как немедленно отправиться к координатору Баду с жалобой на «обнаглевшего» Бранта. Координатор внимательно выслушал поведанную ему историю, в которой распоясавшийся наглец набросился на бедного Смэдли за абсолютно невинную шутку и едва не сломал ему руку. Она его совсем не удивила.

– Пожалуй, и мне нужно быть осторожней! – сказал Питер Бад с серьёзным выражением лица. – А то вместе с тобой получу за свои невинные шутки.

Смэдли вглядывался в орлиное лицо координатора, пытаясь найти отражение иронии – ведь это, несомненно, была ирония – но ничего не увидел. Лицо Бада оставалось непроницаемым.

– Так как же быть? – спросил Смэдли координатора, не дождавшись от того ничего более вразумительного.

– Не лезть на рожон, – спокойно ответил Бад.

– А Брант? Что вы с ним сделаете?

Координатор удивлённо посмотрел на пилота.

– Послушай меня, Смэдли, – заговорил он, растягивая слова, – я ничего не сделаю Бранту за этот инцидент, и вот почему. Во-первых, настоящий солдат не побежит жаловаться начальству по такому поводу. Я уверен, что Брант бы не побежал. А ты побежал! Во-вторых, Брант сильный, я это чувствую. Ты за свою службу не сбил ни одного истребителя, а он собьёт, и не один. Если у меня будет выбор, кого из вас оставить, я, не задумываясь, оставлю Бранта. Так что ещё раз говорю тебе: не лезь на рожон. И не вздумай идти со своими жалобами ещё к кому-то. Иначе сам об этом и пожалеешь!

Судя по тому, что ни у службы режима, ни у капитана вопросов к Бранту не возникло, Смэдли внял словам Питера Бада и свою обиду проглотил. Более того, сам координатор больше не трогал Виктора во время своих ликбезов, из чего наиболее умные пилоты догадались, что про ссору в столовой Бад знает. Так что единственным негативным последствием для Бранта стала некоторая настороженность по отношению к нему со стороны коллег-пилотов. Впрочем, и сам Виктор никогда не стремился слишком сильно вливаться в коллектив, предпочитая держать дистанцию с толпой, и близко подпускал лишь избранных.

Буквально через несколько дней после скоротечной ссоры между Брантом и Смэдли ситуация на крейсере резко изменилась. На утреннем построении капитан Олдман сообщил, что к вечеру «Адмирал Юрм» достигнет зоны боевых действий, в связи с чем все подразделения и службы на корабле переводятся в режим боевой готовности.

– От всех я требую максимальной бдительности и строжайшей дисциплины! – говорил капитан Олдман, стараясь придать своему мягкому голосу стальные нотки. – Основные силы Конфедерации находятся на значительном удалении от нас. Мы, так сказать, на задворках пространства фронта!

Здесь может произойти все, что угодно!

Чёткость, сменившая в речи капитана непонятные абстракции, недвусмысленно давала понять, что спокойная жизнь на борту «Адмирала Юрма» кончилась. Ощущение приближающейся опасности быстро прокатилось по кораблю, не минуя ни единого уголка. Но пилоты-истребители, эти представители особой касты людей в военной форме, несомненно, чувствовали всё глубже и острее, чем другие члены экипажа. Именно им предстояло быть в самом центре боя, среди вражеских истребителей и летящих с двух сторон ракет, когда смерть может настигнуть так быстро, что человек не успеет понять, что уже мёртв.