Jamique - Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса

Тварь в ней взглянула на мир, сожмурила от удовольствия глаза. Распахнула огненные крылья. Полетела.

И вслед за ней пошёл огонь.

Последние эмиссары.

В мире всё тряслось и громыхало. Облетали цветы. Опадали камерные небеса. Отваливались голубые чешуйки, как штукатурка. Медленно плыли вниз, кружась, падали на штукатурную землю. Смешивались с зелёными чешуйками земли. С потолков и со стен капало что-то, текло…

-Библиотека, - с тоской сказал Рэк. – Библиотека… То, что я бы хотел сохранить. Эта слизь проест книги… или книги тоже исчезнут и испарятся. А как жаль.

Они стояли трое посереди зала и смотрели, как вокруг опадает мир.

-Что-то совсем не то сделали наши культурные рыцари, - сказал Рэк. – Что-то такое, в ответ на что нам разрушили вечность…

-Ну что ж, - сказал Мейс. – По крайне мере, я отдохну.

-От чего? – буркнул Йода.

-От Вечности, - взорвался Мейс, - той, которая с большой буквы!

Йода ухмыльнулся:

-Выжечь вечность пламенем? А что. Неплохая идея.

Рэк смотрел вокруг и покачал головой:

-Это мой мир, - сказал он. – Другого я не знаю. Другой я забыл.

-Но так, - сказал Йода, - ещё интересней.

-Да? – скептически хмыкнул эмиссар Рэклиат и оглянулся на группу вбежавших на грани паники студентов. – А ну, - прикрикнул он, - вперёд. Каждый берёт и выносит книги. Кто сколько может. Скоро тут будет жарко… и, возможно, - он взглянул на слизь, - мокро. А эти книги – будут нужны. Очень. Ну? Кому сказал?!

-Что вообще происходит? – спросил Мейс.

-Не знаю, - ответил Йода. – Но мне – весело.

Пространство закручивалось в спираль и раскручивалось обратно, взрывались планеты и гибли люди, вспышки солнц – и оплавленные глыбы на месте мгновенье назад живых миров.

Но кое-что выдержало испытание на прочность. Что-то взорвалось. А что-то – осталось.

У каждого – своя вечность.

Галактика.

Дарт Вейдер открыл глаза. Дарт. Вейдер. Вейдер. Дарт. Тихо. Очень тихо. Ушла боль. Настала тишина. Звенит в голове. Слабость – не повернуться.

Он сел. Потемнело в глазах. Голова стала пустой и лёгкой. Звон, мушки… прошло.

По стеночке, по стеночке, точней – по полу, почти ползком, добраться до кресла. Чести и достоинства он этим не уронит. Остальные лежат в глубоком обмороке. В отрубе.

-Мда, - услышал он над собой.

Палпатин сидел в кресле и смотрел в иллюминатор.

-Анакин, ты посмотри: половина звёзд погасли. А некоторые вспыхнули так ярко, что ослепили глаза.

Вейдер опёрся о ручку императорского кресла и молча поднялся. Сел на подлокотник. Долго смотрел на звёзды. Ничего не узнавал.

-Связь с Корускантом отсутствует, - сказал император. – Но она вообще отсутствует. В том числе и ментальная. Половина галактики точно погибла. Взорвалась. Но это всего лишь мидихлориане. Почему звёзды?

-Не знаю. Хотя я почему-то не удивляюсь.

-У тебя кровь на губе.

-А у тебя в волосах.

-Временная потеря сознания чревата травмой, - поморщился император и потрогал затылок.

Они сидели молча и молча смотрели в чужое пространство.

-А ещё мы за чёрным экраном, - сообщил император.

-Что?

-За чёрным экраном. Ощущение, что на границе галактики пространство схлопывается и не существует.

-Ощущение?

-Ну, можно проверить.

-Я почему-то тоже не удивляюсь.

-Да, - флегматично кивнул Палпатин. – За всё своя плата. Не нравится мне она… но что поделать.

-Сами Ринке помогли.

-А ты предпочитал двадцать раз за час стоять в транспарастиловом тоннеле? – огрызнулся император.

-Да… уж, - только и сказал Вейдер.

Они снова замолчали. Тихо гудел корабль. Обычно не замечаемый гул. Ток крови по венам.

-Будем обживать мир, - сказал Вейдер.

-Будем.

-Ты знаешь, кто выжил?

-Не знаю.

-Я тоже.

Небо, полное звёзд. Они не заметили, как они одна за другой стали гаснуть.

А потом ничего не стало.

…Дух же Божий воистину вездесущ – Он пребывает даже там, где нет никаких монад. Без Него не может существовать ничто, даже то, что мы называем мёртвой физической материей. И если бы Дух Божий покинул её, она перестал бы быть – не в смысле перехода в другую форму материи и энергии, но абсолютно.

Даниил Андреев. Роза Мира.

Щёлк. Щёлк.

Тёмный экран.

Конец фильма.

Обрыв.

Тьма.

Программа произвела недопустимую операцию и будет закрыта.

…

Загустевшая кровь

Позабудет клинок.

Память жизнью промыта

Как стоки – дождём.

Посмотри: эти лица –

Как книги без строк.

Посмотри: мы живём,

Мы живём, мы живём.

Постоянным кошмаром

Пылает рассвет.

Небо ночи над нами

Грохочет войной.

Безопасности – нет.

И опасности… нет.

Только детские сны

За рожденья стеной.

То ли память, то ль небыль,

То ль чужая тоска.

Жизнь рожденьем промоет

Младенцу мозги.

Только табуля раза –

Слепая доска.

Только крик из подкорки:

Помоги, помоги…

Но кому? И зачем?

Это что? Голосок?

Перестань, отмахнись,

Уходи, позабудь.

Ну и что, что порою

Проломит висок

Страх… а может – тоска.

Чёрный вой… не вдохнуть.

Посмотри всем фантомам

В слепые глаза,

Отзовись на фантазии

Злых голосов,

Подружись с тем,

Кто призраком

Ходит сюда.

Не забудь ничего

Из предутренних снов.

Наша память –

Слепая вода в полынье.

И скажи мне, скажи,

Что приводит сюда?

Что здесь нужно тебе?

Что здесь надобно мне?

Почему наша память –

Слепая вода?

Почему горячо?

Почему так болит?

Почему мы сражаемся –

Словно рефлекс?

Почему нам пространство

Беззвучно твердит:

Ты же сходишь с ума,

Ты не прав, ты ослеп?

Это злая вода,

Это память дорог,

Это новая жизнь,

Это тот же поход.

Это вбитый до боли

И старый урок:

Ты устанешь.

На помощь никто не придёт.

Нас всё меньше.

В кружении будней и дней.

Нас всё меньше.

Уходят, сдают, устают.

Махакальпа веков.

Мегаповесть смертей.

Успокойся. Усни.

Будь разумен.

Убьют…

Тихо-тихо шуршит

Колыбельная… жизнь.

Мягким шорохом тронет

За щёку… клинок.

Шрам на морде

И кровь.

Боль… кричи…

И держись.

Посмотри.

Ты свободен, не прав и жесток.

Посмотри,

И солги,

И предай,

И убей

Всех – но только не тронь

Бред, ночные слова,

Что сквозь жизни твои,

Что за смертью твоей.

Это память твоя.

Эта память жива.

Эпилог

Коммерчески успешно принародно подыхать,

О камни разбивать фотогеничное лицо,

Просить по-человечески, заглядывать в глаза

Добрым прохожим!

Продана смерть моя!

Продана…

Янка Дягилева.

После.

-Мда, как-то оно всё…

-Несколько пропагандично.

-Да нет, вполне ничего так. Определённые экзистенциональные вопросы, так сказать.