Андрей Ливадный - Последний из Бессмертных

Мгновения боя меняли свойства времени, предлагая разуму субъективное восприятие темпорального потока. С одной стороны, быстродействие системы человек – машина выражалось в астрономических цифрах, с другой – рассудок пилотов начинал страдать от избирательности, не в силах обработать всю поступающую от датчиков информацию, многие пилоты в такие моменты терялись, впадая в состояние информационного шока, опытные же бойцы позволяли сознанию прихотливо выхватывать незначительные детали, концентрируя волю на главной задаче текущего момента.

Пять машин противника, ломая деревья, стремительно атаковали, их пусковые тубусы после залпа еще находились в процессе перезарядки, Таманцев вел плотный огонь по вырвавшемуся вперед «Хоплиту», когда машина Файзулло, двигавшаяся чуть сзади и справа, озарилась частыми одиночными запусками. Постоянно доворачивая рубку, ганианец пустил реактивные снаряды плотным веером, метрах в четырех от земли на уровне поворотных платформ противника.

Он бил почти вслепую, скорее по наитию, чем по показаниям целевого монитора, прикрывая Ивана, он сдерживал «Хоплиты» противника и, нужно сказать, делал все грамотно, спокойно, уверенно.

«А ты не так прост, Файзулло, как могло показаться», – успел подумать Таманцев, когда яростные огненные всплески попаданий высветили из тьмы контуры вражеских машин.

Кумулятивные реактивные снаряды прожигали броню, выбивали подсистемы. Таманцев, которому залп ганианца «подсветил» цели, выпустил ракеты двумя массированными залпами и тут же отработал реверсом двигателей.

– Не зарывайся, Файзулло. Отходим, держим строй. Прыжковые двигатели на разогрев!

Два «Хоплита» отступали по Дороге Отчаянья, огрызаясь короткими очередями из подвесных орудий. Их стремительная, внезапная атака не уничтожила ни одной крупной цели, но нанесла множество повреждений – две легкие серв-машины, попавшие под прицельные ракетные залпы Таманцева, застыли на границе объятого огнем лесного массива, три других вынужденно сбросили темп преследования, остановившись, они произвели залповые запуски, но Иван предвидел такое развитие ситуации, и два «Хоплита», находившиеся уже в полукилометре от стен Рубежа, одновременно включили прыжковые ускорители. Взмывая вверх и назад, в ореоле ослепительного пламени, словно мифические огненные драконы, они пронеслись над древними стенами, отплевываясь частыми хлопками сброса ложных целей, а затем, опираясь на огненные столбы, начали филигранно опускаться в тесный промежуток между первой и второй линиями укреплений.

Только когда ступоходы «Хоплита» визгливо царапнули камень, а динамический удар при касании тверди заставил застонать амортизационные системы пилот-ложемента, Иван понял – он жив.

– Файзулло? – хрипло выдохнул он в коммуникатор.

– Порядок, джелави… – таким же надорванным голосом ответил ганианец.

– Где учился водить серв-машину?.. – Таманцев, несмотря на навалившуюся свинцовую усталость, продолжал анализировать их дерзкую вылазку, приходя к неизбежному выводу: оба действовали как единое целое, понимая друг друга без слов, и в результате сумели не только нанести ощутимый удар по врагу, но и отступить, не подставившись под массированный ответный огонь.

– Истинный воин должен уметь многое, – пришел по связи лаконичный ответ.

«Как прихотлива судьба…» – невольно подумалось Таманцеву. Впервые увидев Файзулло, он сумел рассмотреть лишь хитрого ганианского отморозка, но вот он рядом, теперь уже друг, боевой товарищ, с которым вместе только что вырвались из едва не захлопнувшейся ловушки огненного ада.

Истинный воин.

Вот парадокс цивилизации Ганио – скрывающаяся под налетом кажущейся дикости глубинная черта характера обитателей Колыбели Раздоров, пусть не все, но часть из них, сохранившая традиции предков, в критических ситуациях способна подняться выше мелких помыслов, отвергнуть сиюсекундную выгоду, когда затронута честь воина .

Мысли, промелькнувшие в рассудке Таманцева, нарушил голос в коммуникаторе.

Вызывал Лаймел:

– Иван, машины вышли из леса. Они начинают атаку!

Флора, затаив дыхание, следила за вылазкой Ивана и Файзулло.

Никто из живущих на Роке не полагал, что в мире существуют силы, по сравнению с которыми атака метаморфов покажется незначительным происшествием, не более.

Лес по обе стороны от Дороги Отчаянья (ее еще называли «Путь Обреченных») полнился неведомым доселе противником, беспощадным, бездушным. Ни тени, ни эмгланы не чувствовали ее приближения, привычное мироощущение внезапно отказало, и только зрение да слух воспринимали страшную, неведомую разуму динамику скоротечного боя.

Он длился семь с половиной минут.

Семь минут все содрогалось, как при землетрясении, хотелось зажмуриться, но страх перед картинами тотального уничтожения, когда целые гектары леса охватывал огонь, вырванные с корнем деревья взлетали в воздух, будто щепки, падали, объятые пламенем, валились, подрубленные лазерными лучами, открывая страшные, исковерканные, безжизненные пространства новоявленных просек, а из глубин кипящего котла схватки били волны агонии обитателей леса…

Хотелось зажмуриться, сказать: это не со мной, такое не может происходить, но глаза Флоры оставались открытыми, ее взгляд, леденея, следил за хлесткими снарядными трассами, что били по двум серв-машинам, которые, вместо того чтобы отступать к Рубежу, вдруг вознамерились атаковать.

Никто из защитников укреплений не был готов к подавляющему разум зрелищу всеобщего разрушения, разве что ганианские воины взирали на разворачивающиеся события с напряженным, нетерпеливым ожиданием.

Новые, неведомые ранее чувства терзали душу Флоры. Их глубина не шла ни в какое сравнение с чем-либо испытанным ранее. Именно в роковые секунды, когда казалось, что Иван и Файзулло намеренно ринулись навстречу неминуемой гибели, в ее душе смешивались боль, страх, любовь… и чувство, затопившее рассудок, не имело названия, – душа и сознание перерождались, как расплавленный металл в горниле…

Многие на Рубеже, да и в городе, испытывали нечто похожее, но у Флоры все было острее, ведь там, среди огненных смерчей, оказался любимый человек.

Здесь познавалась цена настоящего страха, тут, среди прохладного камня укреплений, зарождалась любовь, любовь, по сравнению с которой все прошлые страсти, обиды, порывы и чаяния принимали форму бледных теней…

Она едва не закричала, когда две серв-машины, объятые факелами огня из реактивных ускорителей, словно две огненные птицы, изящно и грозно взмыли в воздух, возвращая жизнь и надежду вместе со стремительным, полным устрашающей грации прыжком назад, под защиту стен Рубежа.