Дмитрий Володихин - Сюрприз для небогатых людей

– Необходимая маскировка. Не сеять панику среди колонистов. Обмундирование выдадут на месте.

– А-а-а, – понимающее подтвердило Общество. Ну, тогда понятно. Большая политика, военная тайна. Мы хоть и простые люди, но текущий момент нам ясен.

Уже почти благодушное настроение несколько подпортил громовой всхлип. А потом еще один. Матрона размазывала слезные потоки по лицу, икала, давилась едва сдерживаемыми рыданиями, а будь ей лет на десять-двенадцать поменьше, наверняка давно завыла бы пожарной сиреной. Девочки с обеих сторон шипели на нее: «Ой ну что ты, мама, люди смотрят!» Галина Петровна огляделась. Общество сконцентрировалось на ней и ждало приличествующих объяснений. Она ему и сказала:

– Дура я, дура! Говорили же, а я… и-и… ду-ура… – она закрыла голову руками и продолжала рыдательно сотрясаться. В этот момент Вадим Балашов, Решетников и еще пара людей, наконец, поняли, что это за птица. Просто волосы она перекрасила под блонд, а когда волосы прикрыты, лицо стало не в пример знакомее.

– Ермилина! Ты гляди, Ермилина! – воскликнули все четверо. Балашов при этом добавил эпитет, находящийся в дружественных отношениях с энергичной мужской прямотой.

И впрямь, это была Ермилина. Звезда социальной рекламы, которую в изобилии крутил по TV проект «Новая жизнь». Пышущая здоровьем женщина, добровольно записавшаяся в реестр колонистов. «Я хочу попробовать начать все сначала. Не надо этого бояться!» Полстраны видели ее на экранах. Кое-кто, говорят, купился. Больше народу, конечно, переключали каналы в самый первый миг ее очередного появления.

Бритый подскочил к матроне и дал ей плюху.

– За все, сучара, ответишь! – и дал еще одну затрещину, покрепче. Галина Петровна пихнула его, и Бритый отлетел далеко в проход между лавками. Но сейчас же поднялся, пошел на нее всерьез. Женщина испугалась. Надо отдать ей должное, в основном не за себя, а за девочек. Их она прижала к себе покрепче, телом что ли своим пышным собираясь их защитить. Юрий Смагин скомандовал Бритому:

– Отставить! А ну, отставить!

Бритый, ухмыляясь, достал заточку. Через сколько предотлетных контролей пронес он свою железяку! Бог весть, как.

– Начальник, пасть захлопни. Не твоя масть наверху.

Майор как-то стушевался, зато Решетников встал со своего места и прикрикнул:

– Как ты смеешь! – в сущности, главврач был уверен в поддержки всех прочих мужчин, а их в блоке было не менее сорока. Бритый повернулся так картинно, цыкнул, и вроде бы не глядя на Решетникова, подошел к нему вплотную.

– Ты, чмо… Лох вонючий. Закройся, тля. – и хотел ему что-то ответить главврач, да не смог. У самых глаз сверкнула заточка, а когда Решетников отшатнулся, кулак Бритого врезался в незащищенный живот. Врач ползал по полу, хрипя, а Общество не спешило прийти к нему на помощь. Общество растерялось от злобы и коварства Бритого. Тот опять подошел к Матроне.

– Ну, стерва, колись, за какие бабки тебя ссучили! – заточкой по щеке ей водит, а женщина сидит, не жива не мертва, лепечет что-то маловразумительное.

Вадим Балашов тем временем оказался за спиной у Бритого. Тихо так, слов зря не тратя, примерился и ударил гада кулаком по голове. Тот, однако, удержался на ногах и даже повернулся.

– Что ж ты сзади, как дешевка!

– На зоне-то небось петухом был? – говорит ему Вадим. От такой обиды Бритый рассвирепел и бросился напролом, хотя под черепной коробкой у него все еще звенели колокольчики. Только того и надо было Балашову. Чуть подавшись в сторону от несущегося на него быка, он заехал ногой по яйцам, а потом приголубил еще раз кулаком по затылку. Гад грянулся на пол и затих. Кто-то даже посочувствовал ему:

– Как-то вы его жестоко. Не по-мужски…

– Боксам не обучены, – огрызнулся Балашов, нашарил на полу заточку и сел на место.

– Спасибо вам. Ой, какое вам спасибо. – благодарила его Галина Петровна. Но Балашов сурово ей ответил:

– Молчала бы лучше, несушка. Цела, и радуйся.

– Нет, ну я вправду добровольно. Я не за деньги. Я так верила. Может хоть где поживем вслась, по-человечески. Я так верила. Я у них ни копеечки… А теперь, вишь, девочек своих на войну везу. На войну-у! – опять всхлипнула она, – по своей воле. Ой, какая ду-ура…

– Ну, давай-давай, заголосила. Сколько ослов тебе поверило, позаписывались! Теперь ладно, чего зря говорить. Утри сопли, как-нибудь устроимся.

Матрона сходила к удобствам, не отпуская девочек, привела себя в порядок, и загорелся в ее глазах интересный огонек. Так и сяк приглядывалась Галина Петровна к Вадиму Балашову и главврачу Решетникову. Мужчины крепкие, приличные мужчины. Этот, суровый, конечно, такой красавчик. Чисто цыган. С такими не страшно. Но странною причудой больше тянулась женская ее душа к Решетникову. Чем-то неуловимо приятным, даже томным, веяло от этого подержанного мужичка, который все никак не мог в полной мере разогнуться. Среди всей нынешней неудоби посетила Галину Петровну жаркая мысль, что муж бы вышел из такого человека очень даже подходящий. А стал бы мужем ее доктор, то и суровому цыгану позволила б кой-что… Словом, принялась Матрона вытирать решетниковский лоб мокрым платочком, уселась рядом с ним, а девочек пристроила с противоположной стороны.

– Ваня, проектировщик ты мой излюбленный! Часом не знаешь, что нам положено получить, какой-такой «гарантированный минимум»?

– Точно не скажу, Вадик. Прикинуть можно, конечно. Все это, видишь ли, прямо у нас под боком едет.

– Просвети.

– Ну, пойдем.

Оба Балашовых, Решетников под конвоем Галины Петровны и ее дочек, Активистка, живо пристроившаяся к ним, деловитый майор Смагин, а также еще трое-четверо представителей Общества, не вошедших в его «элиту», но тоже не без амбиций в голове, встали со своих мест и отправились к переборке, противоположной входу в шлюз-камеру. Тут к Вадиму прицепился Бритый. Он уже пришел в себя и быстро вычислил, чья сегодня сила.

– Братишка, ну… типа не усек, что ты в авторитете. Короче ша, никаких кипижей. Типа ты за старшого.

Балашов жил на свете не первый день. Убивать Бритого ему не хотелось. Ему нужно было получить хотя бы один шанс на выживание, и если надо было поворачивать эту толпу, куда потребуется для дела, он готов. Командовать, чтобы жить, это понятно, так уже бывало у него. Ненадежный кадр – Бритый. Но прибьешь его, и все почувствуют запах легкой смерти. Нет, совсем не нужен сейчас такой прецедент, иначе у многих зачешутся руки, трудно будет держать их в узде. Он глянул на Бритого холодно и сказал ему:

– Бросай блатные замашки. Будешь тут за простого мужика. Оборзеешь – враз прибью.

Бритый скривился. Весь его гонор бунтовал. Зудело пойти на отрицаловку, все тут разнести. Но Общество одобрительно загудело, круг стал плотнее… И Бритый испугался: у стаи появился сильный вожак, он не баба, за него и глотку перегрызут. Видно, с-сука, что не блатной, но крут. Нет, надо гнуться. Гнутый жив, а ломаного не склеишь.