Диана Дуэйн - Израненное небо

– Но все равно, им пришлось умереть для того, чтобы обрести божественность, – сказал Спок. – Леонард, может произойти великая трагедия, если мы позволим Им стать почти вечными, но не дадим никаких гарантий. Уравнение, которое Кет'лк хочет применить здесь, заставит Их забыть о том, кто Они есть, забыть об Их божественности, пока Они будут жить. Как же мы можем перекрыть Им единственный путь, про который знаем, что он приведет Их к этому знанию? – Маккой отвернулся, а Спок с еще большей мягкостью продолжил:

– Леонард, Они сами знают, что делать. В конечном счете, Они – это Бог. Даже в нашей Галактике у смерти бывают исключения.

Маккой опустил голову, затем какое-то время спустя снова поднял ее – слезы текли по его щекам, и он даже не пытался их скрыть.

– Но можем ли мы избавить Их хотя бы от боли? – тихим голосом произнес он.

Только сейчас Джим осознал, каким хорошим врачом был его друг. Маккой хотел, чтобы во всем мире существовало хотя бы одно место, где в его профессии не нуждался бы никто и никогда. Джим успокаивающе погладил его по руке.

– Боунз, – сказал он. – Пока энтропия остается в силе, боюсь, мы не сможем избежать боли. Мы просто молодые феи, присутствующие на крестинах. То, что мы можем Им дать, не изменит проклятия.., только немного смягчит его.

– Если смерть, действительно, проклятие, – произнес Маккой мрачно, но в его глазах сверкали искорки смеха, – в таком случае слишком нелогично наказывать существо, у которого еще нет абсолютно никакого опыта, или, по крайней мере, он его не помнит.

Люди молчали. Кет'лк, не слыша больше никаких комментариев, поглядывала то на одного, то на другого из них, затем снова посмотрела на Джима.

– Капитан? – спросила она.

– Приступайте, – ответил он. – Вам понадобится что-нибудь?

– Пока тишина, – объяснила Кет'лк. – Только тишина.

И, к всеобщему удивлению, она начала петь.

Джим довольно часто слышал, как поет Кет'лк, – в обычном разговоре, когда ее пение несколько походило на смешную какофонию, в более личной беседе, когда мелодия казалась глубже, случайные неприятные звуки исчезали и, растворясь, переходили в нежную, богато украшенную ткань музыки. Но он никогда не слышал, как она поет, когда работает, когда занимается своей созидательной физикой. Джим начал жалеть о своем упущении. Поскольку, слушая ее, он понял, что это была единственная область, где она полностью раскрывалась, где слышалось биение ее сердца.

Сначала она пела медленно и осторожно, словно прощупывала путь по неизведанной земле, дюйм за дюймом пробираясь вперед. Джим вспомнил, как гамалкийка рассказывала о своем друге, и понял, что все менее значимые проблемы решаются следующим образом: отрабатывается последовательность равных постоянных, качественные характеристики векторов, количества. Кет'лк пением вводила свои уравнения, сводя их до простейшего уровня, используя их в соответствии с правилами гамалкийских физиков. Она искала свой путь, как она выразилась, в будущее, до того, как здесь появится время. Джим видел, что Скотт наблюдает за ней с пристальным вниманием, словно он начал понимать то, о чем она поет. Джим не находил слов, чтобы описать, как она это делала. С, воздухом происходили какие-то странные вещи. Люди извивались и деформировались. Даже Они как-то странно мерцали.

Неожиданно Джим осознал, что она уже близка к тому, что искала. Ее хроматические прогрессии становились все быстрее и увереннее, мелодия – все сложнее. А затем ее видение прорвалось сквозь пространство в будущее, которое она хотела увидеть, – мелодия выливалась из нее, словно она накапливала ее в течение всей своей жизни. Дикий насыщенный сверкающий водопад музыки, тонкий и изысканный, как соната Баха.

Но несмотря на очень высокий тон ее голоса, в этом переплетении звуков заключалось нечто более сложное и значительное. Она пела уравнение с такой же нежностью и четкостью, с какой обычно разговаривала, но сейчас к ее мелодии добавились страсть, и радость, и странное горькое сожаление.

"Она творит свой шедевр, – подумал Кирк. – Восхищение, жажда довершить начатое. Как часто вам предоставляется возможность создать новую галактику?"

Но больше всего его удивило то сожаление, которое чувствовалось в ее мелодии. Тут он поймал себя на мысли о том, что примерно то же самое – радость, страсть и сожаление – она испытывала, когда готовилась совершить Акт Любви и смерти своего партнера. Он думал о том, как она смотрела то на него, то на Скотта, когда они обсуждали, хватит ли ей сил создать все это. Затем Джим отвлекся от этих мыслей. Он не позволит никому, а особенно Скотти, отвлекать Кет'лк от установления законов, которые будут управлять этой галактикой.

Хотя ощущение, что мелодия проплывает во времени, и было иллюзией, но очень реальной. "Установление законов, – думал Джим, – требует времени. Даже Богу понадобилось семь дней..." Ему стало интересно, пел ли Бог, когда создавал их мир, и звучала ли мелодия так же величественно, как эта.

Кет'лк задрожала, вкладывая последние усилия в свою песню. Она изливала мелодию, или та сама лилась из нее. Поток яркой музыки – низкий тон, затем высокий – настоящее наступление в будущее галактики. Неожиданно мелодия словно освободилась, она вырвалась за пределы "Энтерпрайза" и полетела вперед, чтобы стать основными законами этой галактики.

Никто не мог пошевелиться. Все были замурованы в этом переплетении законов и принципов, исходящем от Кет'лк, словно мухи в янтаре. Им было трудно дышать, а затем, когда она стала подстраивать свое творение под эту галактику, стало еще тяжелее. Казалось, прошло много времени, прежде чем темп мелодии замедлился и последние аккорды вылились в застывшее молчание вокруг. Но наступил конец, и все одновременно облегченно вздохнули.

Кет'лк с удовлетворением оглянулась вокруг, а затем на своих друзей.

– Основа создана, – сказал она немного устало. – Люди, загляните в себя и решите, что вы хотите оставить Им в подарок.

Они так и сделали.

Эпизоды из жизни четырехсот тридцати восьми человек появлялись из ниоткуда и становились реальностью, а затем вплетались в ткань этого пространства. Джим был тронут до слез, поскольку эти подарки были бесценны. Все без исключения оставили что-то на память. Чьи-то щупальца нежно коснулись его, в это время один из суламидов делился своим самым сокровенным. Джим смотрел на розовато-лиловый и золотистый пейзаж, а затем на безмолвное величественное персиковое небо. Не было слышно никаких звуков, кроме мягкого шуршания ветра. Он почувствовал, как этот свежий летний ветерок поднимает его настроение, и впервые осознал тот страх, который сопутствует свободе, и радость по другую сторону этого страха.