Кэролайн Черри - Сайтин-1. Измена

— Понимаю, господин Най. — Кореин допил кофе, машинально отмечая, что необходимо разузнать оптовые цены на этот тонизирующий напиток, поскольку беседа за чашкой безумно дорогого кофе все равно себя окупила — пусть даже полкило кофейных зерен с Земли стоит две сотни. В то же время другое полушарие мозга Михаила напоминало: где-то поблизости спрятана камера. На эту мысль наползала другая — что все преимущества, усмотренные им поначалу в гибели Арианы Эмори, теперь…

При условии, что удастся договориться, достичь компромисса. Най чертовски хитер. А потому придется разбирать его, что называется, по винтикам, как было в свое время с Эмори. Жиро казался настоящей загадкой — представитель замкнутого общества, куда никто из людей Кореина так и не сумел внедриться. Кроме Уоррика. Но теперь на Уоррике можно ставить крест — это совершенно ясно. В Союзе все изменилось. С момента, когда в хладокамере взорвалась злосчастная труба, развитие событий повернуло совсем в иное русло.

Начинался период, когда партия центристов могла резко увеличить свои шансы при условии, что она не погрязнет в склоках, которые все равно не принесли бы пользы и не дали возможности пошатнуть позиции экспансионистов.

Проект «Рубин» и фаргонский проект были явно на мази. Возможно, финансирование проекта «Надежда» было обеспечено, однако дальнейшая колонизация вызывала сомнения — здесь предстояли жаркие дебаты. Можно было даже надеяться на изменения как в Ресионе, так и за его пределами, хотя отдельные личности в самом Ресионе, последние шестьдесят лет находившемся под жестким контролем властолюбивой Арианы (не составляло труда догадаться, кто именно из ресионцев руководил действиями директрисы даже после того, как она оставила свой пост), могли заявить о себе и в открытую взять власть.

Что означало другой расклад сил в том же Совете.

Людмила Де Франко — новоиспеченный Советник. Возможно, скоро Советником станет и Най. Всесильный Комитет по науке… Собирался посадить в кресло руководителя новичка — чертовски умного, но тем не менее новичка, пока не успевшего обзавестись поддержкой. И все же. Двоим из пяти экспансионистов в этом году предстояло переизбрание, а Илье Богдановичу исполнилось сто тридцать два года, и возраст уже давал о себе знать.

Кореин пробормотал какие-то дежурные любезности, поблагодарил ресионца, выразил соболезнования семье покойной и вышел, продолжая напряженно размышлять о возможности формирования в Совете центристского большинства.

И вдруг Михаил вспомнил, что забыл поднять вопрос об уничтоженных ази. Тот самый вопрос, по которому так любил распространяться Мерино. Теперь вряд ли удобно было вернуться и начать беседу заново. Впрочем, Михаилу этого и не хотелось — решение, по всей вероятности, по каким-то известным Наю соображениям принимала ресионская служба безопасности. Конечно, такое решение противоречило принципам морали. С другой стороны, то были не обычные ази, а служившие Ариане большую часть ее жизни в сто двадцать лет длиной и потому потенциально опасные. Насколько понимал Михаил, их потеря была чревата серьезными психологическими последствиями; никто из людей-КВ не мог угадать подлинных последствий данного действия, кроме разве что сотрудников, постоянно работавших с ази. Окажись здесь Уоррик, Кореин обязательно переговорил бы с ним по этому поводу. Полюбопытствовал, было ли уничтожение ази санкционировано. И думал ли Уоррик, насколько верны утверждения, будто Ари сама оставила в компьютерной системе соответствующий приказ.

Черт возьми, лучше не ворошить прошлое! Ази не вернуть, как и Эмори. И точка. Интуиция подсказывала многоопытному Михаилу, что дело с умерщвлением ази вряд ли удастся представить должным образом.

Старая поговорка гласила: если дьявола поддерживают избиратели, с ним стоит договориться. Но тогда нечего жаловаться на адское пекло.

Неловко плюхнувшись на стул, адмирал Леонид Городин принял предложенную чашечку. Военный явился засвидетельствовать положенное в таких случаях уважение, а Най возьми да брякни: «Мне нужно обсудить с вами кое-что. Касательно фаргонского проекта. И проекта «Рубин». И «Надежды». У вас не найдется для меня нескольких минут?»

Не в обычае Городина было обсуждать мало-мальски важные вопросы с противниками и журналистами — без адъютантов, без рекомендаций и к тому же в кабинете, безопасность которого не была засвидетельствована надежными специалистами. Но тот же инстинкт, что призывал к осмотрительности, подсказывал: представилась отличная возможность серьезно побеседовать с оппонентами втайне от Кореина.

К тому же речь шла о людях, имена которых адмиралу более всего хотелось слышать в разговоре.

— Мне искренне жаль, что приходится заниматься столь обыденными делами в день похорон Ари, — молвил Жиро. — Но выбора нет. События выходят из-под контроля с поразительной быстротой. — Он отпил кофе. — Как вы знаете, я намерен баллотироваться на место Ари.

— Я полагал, — бросил Городин, — точнее, полагаю, что вы победите на выборах.

— Теперешний момент для нас — поистине критический. Гибель Ари — и связанная с этим потенциальная потеря Уоррика — поистине двойной удар. И не только для нас, а для всего Союза. Для наших национальных интересов. Надеюсь, вы знаете, что у меня оформлен допуск к работе с информацией самой высокой степени секретности. Мой допуск аналогичен допуску Арии. Что поделаешь — положение обязывает. Не стану ничего выпытывать у вас, но я знаком с вашими проектами, поскольку во время войны работал с вашим предшественником…

— Мне ясно, что у вас есть соответствующий допуск. И что вы знакомы с известными нам обоим делами. И что вы утаиваете их от следствия.

— Совершенно верно. Я ни с кем не обсуждал эти дела и не говорил с сотрудниками по поводу проектов — за исключением тех, кто имеет допуски, аналогичные моему. А потому, адмирал, вам нечего опасаться утечек. Или суда.

У Городина упало сердце. Более всего адмиралу хотелось сейчас удостовериться в том, что он ослышался. Имелись все основания полагать, что помещение оборудовано записывающими устройствами, но в то же время требовалась максимальная ясность. И потому Леонид Городин нарочито удивленно переспросил:

— О чем вы?

— О бескровной договоренности. Преступление совершил Уоррик — он уже во всем признался. Мотивы — шантаж, сексуальные домогательства. Точнее, речь о его сыне. Столь щекотливая ситуация, между нами говоря, могла бы изрядно повредить юноше. Договориться с Уорриком оказалось проще простого: ему предложили отдаленную лабораторию, где он сможет спокойно продолжать работу. А насчет Фаргоны мы не дали согласия. Комплекс придется размещать на Сайтине. Но я успел переговорить с Кореиным.