Jamique - Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса

Что-то выскользнуло из моих рук. Что-то давно уже перестало мне подчиняться.

Я сам? Не знаю.

Жизнь? А видели я свою жизнь? И знаю ли я демонов, которые так и живут во мне. Которые так никуда и не исчезли?

Кто скажет мне, что происходит со мной? Кто я? И зачем не умер? Мы разделим детей, а потом… Какое мне дело до ваших детей? Какое мне дело до детей некоего Анакина и некоей Падме? Они умерли. Оба. Кто остался в живых? Этих людей я не знаю.

Что-то я вижу впереди. Впереди, среди ужаса и боли. Наверно, меня не вовремя посетил дар предвидения. Предчувствия. Жизни. Я вижу корабли. Мостик. Я слышу ауру человека, который силён, властен и полноценен. Я знаю, что он не просто выжил — он стал жить. Не выживать, жить. Дыхание, маска. Какая мелочь и какая фигня. Никто и никогда не поймёт. Тело — мелочь. Главное — то, что внутри. Он полноценен и горд. А я не знаю. Я не знаю, почему я убежал оттуда. Почему говорил ненужные слова. Почему был убеждён, что поступаю верно.

Он вдвинул ужас — мне. Его презрение хлестнуло меня слишком сильно. Его «ненавижу» на самом деле было: презираю. И он прав. Мой выигрыш был нечестен. Не в смысле честности боя. Кто говорит о чести на войне? В другом. Я дрался с ним не ради Храма. Я наконец нашёл возможность — доказать, что я сильней. Не как боец. Как тот, кто сделал выбор.

Что вышло? Кажется, ничего.

Когда-то мою жизнь разбили на тысячи кусков, которые мне не склеить. Я всё забывал об этом. А этот — всегда заставлял помнить. Не то чтобы я ищу оправданий. Сейчас мне не до этого. Всё смыл бой. Просто есть моя жизнь. И я в этой жизни. И жизнь, которая могла бы быть. И это всё не совпадает.

Он как-то выскользнул из моей мести. Он снова почему-то не сломался.

Как же мне всё-таки сломать тебя, ненависть моя? Скажи мне, как?

Я постараюсь.

Долина горела алым. Вспыхнула изнутри, серые пирамиды и серые плоские небеса в одно мгновение налились пламенем — живым светом.

Прорвался и загудел пожар. От пирамид к небу, от небес к земле. Всё наполнилось огнём.

Кэмер ушёл. Туда, куда хотел. Туда, где не дожил. На свою землю. А её место здесь. Она вечно отпускает куда-то — мальчишек.

Плавилось пространство, горели небеса. Огонь обтекал её, огонь тёк по жилам. Она стала огнём, и горела пламенем, а не в пламе.

Пепел испарился в огне. Огонь растопил воздух. Огонь горел. С процентами возвращена вся её жизнь. Два жара солнц, обжигающих кожу, накал песков, возвращающих жар от земли. Вся её жизнь — огонь. Огнём страха началась. Огнём боли закончилась. И в промежутке был пылающий песок. Душный жар выживания. Слабое тепло надежды. И чёрное жесткое пламя материнства. Которое не любовь.

Теперь же огонь стал воздухом, а то, что он выжег — всего лишь болотным пузырём, в котором скопилась всякая дрянь. Затхлый лежалый комок, не имеющий ничего общего с тем, чем можно дышать. Консервированная вата.

Тварь в ней взглянула на мир, сожмурила от удовольствия глаза. Распахнула огненные крылья. Полетела.

И вслед за ней пошёл огонь.

В мире всё тряслось и громыхало. Облетали цветы. Опадали камерные небеса. Отваливались голубые чешуйки, как штукатурка. Медленно плыли вниз, кружась, падали на штукатурную землю. Смешивались с зелёными чешуйками земли. С потолков и со стен капало что-то, текло…

— Библиотека, — с тоской сказал Рэк. — Библиотека… То, что я бы хотел сохранить. Эта слизь проест книги… или книги тоже исчезнут и испарятся. А как жаль.

Они стояли трое посереди зала и смотрели, как вокруг опадает мир.

— Что-то совсем не то сделали наши культурные рыцари, — сказал Рэк. — Что-то такое, в ответ на что нам разрушили вечность…

— Ну что ж, — сказал Мейс. — По крайне мере, я отдохну.

— От чего? — буркнул Йода.

— От Вечности, — взорвался Мейс, — той, которая с большой буквы!

Йода ухмыльнулся:

— Выжечь вечность пламенем? А что. Неплохая идея.

Рэк смотрел вокруг и покачал головой:

— Это мой мир, — сказал он. — Другого я не знаю. Другой я забыл.

— Но так, — сказал Йода, — ещё интересней.

— Да? — скептически хмыкнул эмиссар Рэклиат и оглянулся на группу вбежавших на грани паники студентов. — А ну, — прикрикнул он, — вперёд. Каждый берёт и выносит книги. Кто сколько может. Скоро тут будет жарко… и, возможно, — он взглянул на слизь, — мокро. А эти книги — будут нужны. Очень. Ну? Кому сказал?!

— Что вообще происходит? — спросил Мейс.

— Не знаю, — ответил Йода. — Но мне — весело.

Пространство закручивалось в спираль и раскручивалось обратно, взрывались планеты и гибли люди, вспышки солнц — и оплавленные глыбы на месте мгновенье назад живых миров.

Но кое-что выдержало испытание на прочность. Что-то взорвалось. А что-то — осталось.

У каждого — своя вечность.

Дарт Вейдер открыл глаза. Дарт. Вейдер. Вейдер. Дарт. Тихо. Очень тихо. Ушла боль. Настала тишина. Звенит в голове. Слабость — не повернуться.

Он сел. Потемнело в глазах. Голова стала пустой и лёгкой. Звон, мушки… прошло.

По стеночке, по стеночке, точней — по полу, почти ползком, добраться до кресла. Чести и достоинства он этим не уронит. Остальные лежат в глубоком обмороке. В отрубе.

— Мда, — услышал он над собой.

Палпатин сидел в кресле и смотрел в иллюминатор.

— Анакин, ты посмотри: половина звёзд погасли. А некоторые вспыхнули так ярко, что ослепили глаза.

Вейдер опёрся о ручку императорского кресла и молча поднялся. Сел на подлокотник. Долго смотрел на звёзды. Ничего не узнавал.

— Связь с Корускантом отсутствует, — сказал император. — Но она вообще отсутствует. В том числе и ментальная. Половина галактики точно погибла. Взорвалась. Но это всего лишь мидихлориане. Почему звёзды?

— Не знаю. Хотя я почему-то не удивляюсь.

— У тебя кровь на губе.

— А у тебя в волосах.

— Временная потеря сознания чревата травмой, — поморщился император и потрогал затылок.

Они сидели молча и молча смотрели в чужое пространство.

— А ещё мы за чёрным экраном, — сообщил император.

— Что?

— За чёрным экраном. Ощущение, что на границе галактики пространство схлопывается и не существует.

— Ощущение?

— Ну, можно проверить.

— Я почему-то тоже не удивляюсь.

— Да, — флегматично кивнул Палпатин. — За всё своя плата. Не нравится мне она… но что поделать.

— Сами Ринке помогли.

— А ты предпочитал двадцать раз за час стоять в транспарастиловом тоннеле? — огрызнулся император.

— Да… уж, — только и сказал Вейдер.

Они снова замолчали. Тихо гудел корабль. Обычно не замечаемый гул. Ток крови по венам.

— Будем обживать мир, — сказал Вейдер.

— Будем.

— Ты знаешь, кто выжил?

— Не знаю.