Селия Фридман - Рожденные в завоеваниях

И теперь — Дом Затара! Волнение переполняло меня, и в то же время — ужас. Затар потребовал мою жизнь и я с готовностью отдала ее. Но сколько пройдет времени, когда снова поднимется дух шемар, станет наполнять меня энергией жизни и я окажусь в опасности из-за недовольства Затара?

Когда меня не преследовали навязчивые идеи и подобные страхи, жизнь моя представляла собой вызов и удовольствие. Молодой кайм’эра, которому я служила, на самом деле являлся мастером своего языка и мне требовалось использовать и талант, и полученные во время обучения навыки, чтобы приносить ему удовольствие. Но — о, как захватывает выступление перед браксанской аудиторией! Никакой сексуальный контакт не может принести такого удовольствия, никакое вино — такого опьянения.

Моей обязанностью стало обучение Ньен нюансам нашего языка, и поскольку так хотел Затар, она пыталась быть хорошей ученицей. Но даже когда она учила разговорный режим, он выдавал ее: в каждом случае, когда она применяла его сознательно, присутствовали еще пять, которыми она бессознательно окрашивала речь, выдавая себя больше, чем может допустить любая Хозяйка браксанского Дома. Половина наших уроков посвящалась тому, чтобы убрать из речи Ньен очевидное, научить выражаться не так, как представители ее класса — не просто выражать чувство, а делать так, как его класс, создавать образ и передавать приемлемые эмоции.

И как Ньен работала, чтобы порадовать Затара! Полностью ли ее преданность вдохновлялась теми эмоциями, которые мы стремимся отрицать (но которые, как знает поэт, все равно остаются в человеческом сердце)? Или потому, что она пришла в мир высшего класса со стороны и должна теперь либо служить Затару, либо испытать полную изоляцию? Браксанское общество вышвырнуло нас обеих, ее — за клеймо, меня — за мое прошлое. Где еще мы могли найти себя и получить удовлетворение, как не рядом с Затаром?

Лишь немногие мужчины в Доме проявляли ко мне сексуальный интерес, а большинство тех, кто проявлял, были бесплодны: хоть какое-то преимущество в службе браксанам. Такое положение вещей позволяло мне выражать чувственность в работе так, как я не смела раньше, и знаю, что такое развитие ситуации было и приятно Затару, и забавляло моего Хозяина, точно также, как приносило удовольствие и смущало меня.

Моя работа подвергалась цензуре, как Затар и говорил. Но для него это была только необходимость, тщательный контроль за тем, что его Дом представляет для других браксанов. Он сам не боялся того, что я могла сказать. Часто он призывал меня выступать только перед ним одним, и в таких случаях я могла выбирать любой предмет и экспериментировать с любым способом подачи текста. Другие находили Затара резким и нетерпимым, но это была его роль в обществе. Да, ко мне он проявлял требовательность, но и снисхождение вместе с тем. При условии, что я доставляла удовольствие его уму, я могла делать это необщепринятыми средствами.

Я стала более смелой. Казалось, его внимательные черные глаза проникают глубоко в мою душу и видят меня насквозь, тем не менее Затар никогда не выражал неудовольствия от моей очередной поэтической наглости. Я готовила большую работу, шедевр утонченности, в котором в конечном счете ставился вопрос о преданности Бракси Бесконечной Войне; представление этой работы будет опасным и в самой терпимой компании. Я не думала, что у меня когда-нибудь хватит смелости — или глупости — выступить с этой поэмой. Но истинный творец никогда полностью не ограничивает необходимость творческой реализации. Итак, однажды я завлекла своего Хозяина в возбуждающий рассказ о войне и интриге, в основе которого лежал пугающе-реакционный взгляд на браксино-азеанский конфликт.

После того, как я закончила, Затар какое-то время молча рассматривал меня.

— Интересно, — произнес он, помолчав.

Я задрожала. Может, я зашла слишком далеко? Длинная поэма, над которой я напряженно трудилась, была языковым шедевром, но я не осмелилась бы представить ее никому другому. Неужели я неправильно оценила Затара?

— У тебя поразительный ум, женщина, — взгляд Затара стал задумчивым. — На самом деле поразительный. Знаешь, я во время твоего последнего выступления очень внимательно наблюдал за публикой. Я всегда так делаю. Ты поворачиваешь их мысли, как не может ни один мужчина. В тебе есть настоящий дар властвовать. Ты способна оказывать влияние на мужчин.

Я оставалась неподвижна.

— Приходи ко мне сегодня вечером, — приказал он.

Я достаточно хорошо его знала, чтобы понять: меня выгоняют. И я была рада уйти: это позволяло мне скрыть страх.

Управление мужчинами — не это ли по сути он мне приписал? Абсолютно недопустимо по браксинским стандартам, невыносимо в браксанском Доме, и наказуемо, как любые другие нарушения социального браксинского порядка, смертью.

Если Затар признает меня шемар, я умру; никакое удовольствие, которое я могу ему принести, не выкупит меня у такой судьбы. Конечно, потенциал всегда жил внутри меня, и такой мастер по владению словом не мог этого не заметить, но если Затар увидел выход этого потенциала на поверхность, то у него нет выбора, кроме как вырвать случайный сорняк с корнем.

В тот вечер я отправилась к нему, внутренне содрогаясь.

Я никогда раньше не ложилась в постель с чистокровным браксаном; и это оказалось неожиданно приятным. Я нашла очень мало похожего между этим продолжительным удовольствием и отчаянно быстрым возбуждением и разрядкой низших классов. Мне они показались двумя совершенно разными занятиями. Должна сказать, что глядя смерти в лицо, я испытала огромное удовольствие, и хотя моя натура вызывала у него беспокойство, не думаю, что беспокойство вызывало и тело также. Затар оставил меня спать рядом с собой: это браксанский обычай, с которым я раньше не сталкивалась, и он вызвал тревогу уже у меня. Вместо того, чтобы спать, я рассматривала Затара, его прекрасные черты лица, расслабленного во сне, голую руку, лежавшую на груди, что вздымалась и опускалась в такт дыханию. Его пальцы украшали три тонких золотых кольца, которые оказались такими хрупкими, что я никогда не замечала их под плотно прилегающими перчатками, традиционными для браксана. Теперь они притягивали мое внимание к длинным пальцам с идеальным маникюром, которые я раньше никогда не видела открытыми. Я попытаюсь запомнить образ для будущих стихов. Если, конечно, эти стихи будут.

Затар проснулся, когда первые лучи проникли в окно. Со страхом и волнением я готовилась к худшему. Тем не менее он ничего не сказал, пока одевался. Я не могла отвести взгляд и смотрела как он облачался в браксанские одежды, затягивая стройное тело в серое, опять серое и еще раз серое, а поверх — короткий черный плащ, затем надел перчатки и сапоги. Затар заговорил со мной и вообще признал мое присутствие только когда был застегнут высокий ворот и золотой медальон, свидетельствующий о его ранге, лег на грудь.