Билл Болдуин - Рулевой

Брим смотрел на ее руки — изящные, с безупречным маникюром, — порхавшие по клавишам записывающего устройства Амхерста. Корпус корабля потрескивал, остывая; со стороны кают-компании слышались крики начавшей уже гулять компании. В голову ему не приходило никакого ответа, кроме банального «спасибо». Она была оглушительно красива Потом он потерял счет времени — она допрашивала его с профессионализмом, перед которым он слегка растерялся. Сначала это поразило его, потом восхитило — она блестяще разбиралась в военной технике, особенно в механизмах для полета в сверхсветовом режиме. Одни ее вопросы вели к следующим, а те, в свою очередь, — к новым, и все это заставляло его вспоминать детали, которые он забывал или опускал как несущественные, но имевшие для нее какую-то ценность.

— Пульты управления огнем, что вы видели в центральной сфере корвета, Вилф, — находились ли они только в верхней боевой рубке или в обеих?

— Кажется, в обеих, — ответил он.

— Они были одинаковыми? — спросила она, глядя своими голубыми глазами, казалось, прямо ему в душу. — Можно ли руководить огнем обеих башен из одной рубки при попадании в другую?

Он подумал немного.

— Можно, — твердо ответил он. — Силовые кабели вели в обе рубки.

Каждое произнесенное им слово, казалось, имело какую-то ценность. Никогда еще ему не приходилось встречать женщину одновременно столь красивую и столь одаренную. Когда она закончила допрос, он почувствовал себя совершенно измочаленным — они работали без перерыва почти три метацикла.

— У вас замечательная память, Вилф Брим, — сказала она; в ее голосе тоже слышалась усталость. — Вы дали мне кучу материала для обработки. — Она довольно улыбнулась. — Впрочем, я предвкушаю удовольствие от вина из запасов вашей кают-компании. Вы не против?

— Я буду счастлив. — Брим не сводил с нее глаз. — Правда, счастлив. — Он улыбнулся, так как на память ему пришли другие слова:

произнес он, сделав рукой драматический жест.

Марго нахмурилась и на мгновение прикрыла глаза. Потом рассмеялась, и на лице ее заиграла довольная улыбка. Она уставила в него палец.

— Верно? Что-то из «Серебряной лампады» Леолина, кажется. Нет, вы, право, поражаете меня, Вилф Брим. Даже при том, что выбираете самые чудовищные стихи во Вселенной!

Они оба рассмеялись, потом она выключила записывающее устройство, и они отправились в кают-компанию.

Они опоздали к началу вечеринки — часть народу уже разошлась по другим кораблям и помещениям базы, отложив опустошение и без того изрядно поредевших запасов винных погребов «Свирепого» на другой раз. Все же в кают-компании было еще довольно людно, хотя первоначальное буйное веселье сменилось негромким гулом разговоров и мелодичным звоном бокалов. Большую часть ламп погасили, и там и, здесь за столами в тени уединялись парочки. Компания медведей уютно устроилась в дальнем углу кают-компании, и Урсис, сидевший рядом с хорошенькой медведицей, не сводившей с его морды восхищенных глаз, махнул им рукой. В воздухе стоял тяжелый аромат духов и хоггапойи. Две другие медведицы оживленно беседовали о чем-то с Бородовым, в то время как остальные мохнатые парочки чокались на содескийский манер — поднимая после каждого тоста пустой бокал кверху дном со совами древней застольной присказки: «Мы под снегом, под дождем на Содеску все пойдем!» Марго кивнула в сторону Бородова.

— Он такой душка, — сказала она со своим хрипловатым смешком. — Хитрый старый медведь.

Брим улыбнулся.

— А я и не знал, что на флоте служит столько медведиц, — признался он.

— С Содески постоянно прилетают все новые, — ответила Марго, когда он помог ей усесться за темный столик в углу. — Медведям так же трудно без них, как людям без женщин, — мягко рассмеялась она. — С профессиональной точки зрения, конечно.

— Логийское вино, что вы заказали, лейтенант, — доложил незаметно материализовавшийся из мрака Гримсби.

Брим, остолбенев от неожиданности, смотрел, как старый стюард ставит перед ними два бокала.

— Но я не… — Его глаза встретили взгляд Марго — смеющийся и чуть сонный одновременно.

— Отличный выбор, Вилф, — произнесла она, когда Гримсби наполовину наполнил ее бокал.

— Благодарю вас, лейтенант, мэм, — отозвался Гримсби. Бокал Брима он наполнил с тем же почтением. — Мои комплименты, лейтенант Брим, — произнес он. — Я могу лишь согласиться с принцессой Эффервик. Это действительно отличный выбор. Храню для особых случаев — И исчез так же быстро, как появился.

Марго пожала плечами и подняла свой бокал.

— За вас, Вилф, — сказала она, — и за старый добрый «Свирепый», и за то, чтобы Негрол Трианский поскользнулся на кожуре каомбы.

Он поднял свой бокал и коснулся ее — стекло мелодично зазвенело.

— Я готов сразиться с дюжиной Негролов Трианских — с сырыми каомбами или без, — если вы пообещаете допрашивать меня каждый раз, когда мы будем возвращаться на базу. — Вино разлилось по его жилам серебряным огнем. Ему никогда еще не доводилось пить ничего подобного.

— Одного Негрола Трианского вполне достаточно, — подмигнула Марго, — хотя я не подозревала о ваших способностях по части швыряния сырыми каомбами.

Проходили циклы, и они говорили о поэзии, о Гиммасе, о бесконечных дежурствах. Она гораздо лучше, чем он, представляла себе картину военных действий, и к моменту, когда Гримсби появился со второй бутылкой того же редкого логийского вина, Брим имел уже некоторое представление о том, что ее таинственный технологический отдел начинает понемногу разбираться в кое-каких тайнах облачников, что барон Роган Ла-Карн выбирается на Гиммас-Хефдон реже, чем ему — с ее точки зрения — стоило бы, и что, даже когда он делает это, ее собственный рабочий график не слишком способствует и без того урезанной личной жизни. Почему-то Брим не нашел в последнем замечании ничего особо необычного. Просто такая вот она девушка. Помни, убеждал он себя, это просто разговор двух профессионалов. Но… о, как хотелось бы ему удовлетворить лично эти ее потребности!

Он любовался правильным овалом ее лица, ее золотыми кудрями, бархатистыми глазами — ставшими теперь еще бархатистее от усталости и вина. И он все больше узнавал о ней — о ее жизни, ее семье, ее привязанностях, — всю ее жизнь с самого детства. Она говорила свободно, с удовольствием вспоминая жизнь такой, какой она была до войны. Брим улыбался вместе с ней, хотя рассказ ее оставлял у него привкус легкой горечи.