Олесь Бердник - Катастрофа

Я еще и до сих пор не могу опомниться. То, что произошло, разрушило обычные представления, всколыхнуло сознание до самых таинственнейших его глубин. Законы времени полетели вверх ногами. В последние дни вместилось столько событий и впечатлений, что их хватило бы на десятки лет. Именно так — я не преувеличиваю!

Начал действовать непреложный закон развития — накопление незаметных изменений перерастало в революционный взрыв.

За последнюю сотню лет никто уже не опровергал возможности существования жизни на других планетах. Но эта возможность воспринималась абстрактно, без связи с действительностью. Короче — большинство не относилось к этой проблеме серьезно. Только писатели-фантасты соревновались в попытках создать образ жителей иных миров и бросались из одной крайности в другую. То они скатывались до очеловечивания низших существ, подчеркивая этим идентичность всей бесконечно-разнообразной живой природы в ее высших проявлениях, то изображали их в виде ужасных чудовищ.

Но я несколько уклоняюсь в сторону. Надо сосредоточиться и опять мысленно пережить эти фантастические происшествия.

Далекий друг! Когда ты будешь читать мою повесть, не торопись высказывать свое порицание или похвалу. Не отбрасывай и не восхищайся. Подумай, взвесь искренне и честно, попробуй найти в себе отзвук на прочитанное. Тебе мешают привычные представления? Вспомни, что эти самые «привычные» представления когда-то тоже пробивали дорогу к сознанию сквозь дебри других «привычных» представлений, сданных теперь в архив знания.

Итак, я начинаю…

В августе 197… года я готовился к первому полету на Марс. Полету, который не осуществлен до сих пор. Корабль с атомно-реактивным двигателем стоял на космодроме. Целая армия специалистов в последний раз проверяла все его узлы и механизмы. Баки наполняли водой. Это горючее было признано наилучшим и тем более удобным, что вода была обнаружена и на Марсе.

В предстартовые дни я прощался с родными местами, гостил у матери, жившей на Брянщине, в деревне, окруженной густыми лесами. Каждое утро, еще до восхода солнца, я уходил в лесную чащу, к болотам, в самые дикие места. Мне хотелось унести в пустоту пространства воспоминание именно о такой нетронутой красоте — торжественной, строгой, спокойной. В этих прогулках меня всегда сопровождала моя невеста, Марийка, тоненькая и проворная, как козочка, похожая на миниатюрную статуэтку. Выражение ее загорелого личика с курносым носиком и большими серыми глазами постоянно менялось. Марийка то заливисто смеялась, то задумывалась, устремив взгляд на что-то, видимое ей одной. Но никогда она не была печальной, не вздыхала и не грустила о том, что мы расстаемся.

Мы с нею уже давно решили… нет, не решили, а поняли сердцем — любовь не знает расстояний, не боится разлуки. Марийка горячо шептала, смотря на синеву неба, видневшуюся между ветвями деревьев;

— Пойми меня… вот мы ходим с тобой, разговариваем, держимся за руки… целуемся… Ты уедешь — и всего этого уже не будет. Оно останется только в воспоминании, в представлении… И если я люблю — воспоминание будет жить вечно. Мне не обязательно касаться твоей руки, смотреть в твои глаза… Ты будешь рядом со мною, когда я этого захочу, то есть, всегда…

Именно таких слов я ждал перед полетом. Слов сумбурных, непоследовательных с точки зрения разума, но вполне логичных с точки зрения сердца. И я уехал. Окрыленный любовью близких и предчувствием чего-то необычайного.

Столица встретила меня тревожно. Люди толпами стояли возле уличных репродукторов, ожидая каких-то сообщений. На привокзальной площади я спросил одного из прохожих — в чем дело? Тот удивился:

— Неужели вы не знаете?

— Нет, я только что из деревни.

— Недавно передали, что через месяц с Землею столкнется большой астероид. Предполагают, что он упадет в Литве. Из опасной зоны радиусом в несколько сот километров население эвакуируют. Ну, понимаете… паника, тревога. А что, если ученые ошиблись в расчетах? И упадет эта штука не на территории Литвы, а сюда? Или на Париж? На Лондон? На какое-нибудь другое неподготовленное место?

Я не дослушал разговорчивого незнакомца, подозвал такси и помчался в Комитет Космонавтики.

Там меня уже искали. Секретарь направила меня в кабинет академика Любавина — председателя Комитета.

В кабинете было много людей. Здесь собрались выдающиеся ученые страны и представители правительства. Любавин, плечистый, крепкий человек, что-то говорил, энергично жестикулируя. Он взглядом поздоровался со мной, кивнул на кресло. Я сел.

— …ошибки, как будто, быть не должно, — говорил академик. — Расчеты повторены двадцать пять раз. И не только нашими вычислительными центрами, но и центрами Америки и Англии. Результат совпадает. Астероид с массою более миллиарда тонн должен упасть на территории Литвы. Эвакуация даже всего населения республики — не наилучший выход. Какая-то возможность просчета есть. Мы не можем пренебрегать даже тысячной долей процента вероятности, что астероид упадет в другом месте, где люди не будут подготовлены.

— Что же вы предлагаете?

Присутствующие обернулись к задавшему вопрос. Это был представитель правительства.

— Существует два проекта, — ответил Любавин. — Первый уничтожение астероида ракетами с водородными зарядами на безопасном расстоянии от Земли. Второй — посадка ракеты, подготовленной к полету на Марс, на поверхность астероида и ликвидация его водородными зарядами, которые заложит пилот ракеты. Первый проект не дает полной гарантии. Возможна ошибка. А малейшая ошибка повлечет за собой расхождение в тысячи километров.

— А второй?

— Второй… зависит от пилота ракеты.

Академик взглянул на меня. Я понял его взгляд и удивился, что кто-то может сомневаться. Раз надо — я полечу.

Было решено на всякий случай подготовить оба варианта. В мою ракету погрузили пять водородных зарядов и вибраторы для бурения скважин. Главный электронный центр вычислил новую орбиту. На подготовку ушло восемь дней. До встречи с астероидом оставались двадцать одни сутки.

Я вылетел 18-го августа, за два дня до проектировавшегося старта на Марс. Не было праздничных проводов, торжественных речей. Земля тревожилась, надеялась, ждала.

Ракета, пронизав земную атмосферу, легла на орбиту. Где-то далеко внизу, как сердитые шмели, гудели двигатели, разгоняя корабль до его нормальной крейсерской скорости пятьсот километров в секунду. Шар Земли уменьшался, меня охватила темно-фиолетовая бездна. Она изумленно смотрела миллиардами глаз на пылинку, осмелившуюся вторгнуться в ее пределы.