Олег Авраменко - Реальная угроза

— Гм-м, — протянул я. — Для такой дорогостоящей штуки нужен очень надёжный экипаж.

— Да, безусловно. Максимов обещал постараться, а лейтенант Уинтерс поможет ему в дополнительной проверке кандидатов.

Поскольку вопрос был исчерпан, я поднялся, чтобы уйти и больше не мешать министру работать, как вдруг меня посетила одна идея.

— Вы ведь даёте кораблям временные имена? — спросил я.

— Разумеется, — ответил министр. — Как же кораблю лететь безымянным. У нас этим занимается лейтенант Прайс — у неё богатое воображение. Думаю, большинство придуманных ею имён сохранятся как постоянные. А у вас есть предложение по поводу авианосца?

Я улыбнулся:

— Назовите его «Мечта идиота». Уверен, что Прайс это понравится.

Тем временем на Землю прибыла официальная ютландская делегация, и сведений о Ютланде стало поступать всё больше и больше, в том числе и о ходе секретных переговоров с представителями правительства Конфедерации. Создавалось такое впечатление, что едва ли не все земные чиновники находятся на содержании у информационных агентств, с которыми у них заключены тарифные соглашения о продаже государственных тайн — в основном чужих, потому что за разглашение своих можно загреметь в тюрьму.

Наконец грянул давно ожидаемый гром — выявилась связь Ютланда с эндокринином и всплыло имя моего отца. Почти одновременно с этим пришло известие с Октавии о массовых арестах среди офицеров ВКС, Планетарной Армии и Астроэкспедиции. Следствие по делу четырёх пропавших адмиралов привело к разоблачению годами зревшего в недрах Эриданских Вооружённых Сил заговора по захвату государственной власти. Не осталось в секрете и то, что весь заговор финансировался небезызвестным адмиралом Бруно Шнайдером, который, как оказалось, не погиб во время предыдущего путча, а до сих пор пребывает в добром здравии, скрываясь от эриданского правосудия.

Эта новость породила на Октавии настоящую бурю. Большинство моих соотечественников (всё чаще я ловил себя на том, что думаю о них, как о бывших соотечественниках) воспринимали моего отца однозначно негативно, считая его чуть ли не демонической фигурой в новейшей истории планеты, некоторые относились к нему равнодушно, и лишь немногие восхищались им — но это были рьяные почитатели, готовые отстаивать честь своего кумира любыми доступными способами, вплоть до рукоприкладства. Известие, что отец жив, вызвало волну демонстраций как «антишнайдеровских», так и «прошнайдеровских» сил, и полиции стоило огромных усилий, чтобы предотвратить массовые стычки между ними. Основными объектами акций протеста как правых, так и левых были здания генштаба, военной прокуратуры и Верховного Суда. Первые требовали немедленного освобождения всех арестованных, а вторые настаивали на самом суровом их наказании — не только как мятежников, но и как предателей родины, вступивших в преступный сговор с иностранным государством.

— Это всё подельники Гарсии, будь они неладны, — прокомментировала события на Октавии Элис. — Когда крупный куш ускользнул от них, они решили сдать своих товарищей. Без адмиралов, без поддержки твоего отца заговор угас бы сам по себе, а так…

— Не утешай меня, — перебил я её. — Всё равно во всём виноват отец. Он готовил этот заговор, лелеял его. Если бы он не вмешивался в дела Октавии, ничего этого не было бы. А теперь у нескольких тысяч людей испорчена вся жизнь. Если не тюрьма, то как минимум конец их карьере.

— Да, — согласилась со мной Элис. — И боюсь, что «несколько тысяч» — сильное преуменьшение. Судя по сообщениям, правительство здорово напугано. Оно наверняка устроит капитальную чистку рядов в армии и флоте — может, даже похлеще, чем в прошлый раз. Полетят и невинные головы — тех, кто не участвовал в заговоре, но поддерживал близкие отношения с заговорщиками. А из Астроэкспедиции вышибут всех «шнайдеровцев» без разбора — и нынешних, и бывших…

Журналисты на Вавилоне, хоть и уступали по ушлости земным, были отнюдь не дураки. Им не составило труда сосчитать, сколько будет дважды два, и догадаться, что я сын адмирала Шнайдера. Хорошо хоть, что я был ограждён от их назойливых приставаний — как неприступными стенами банка, так и здешними законами, которые, ни в коей мере не покушаясь на свободу слова, всё же ставили выше неё такие понятия, как суверенитет личности, неприкосновенность частной жизни и коммерческая тайна. Ещё в самом начале я от имени всей нашей команды подал специальную заявку о защите приватности в министерство информационной политики — заплатив, ясное дело, положенный сбор за услуги и традиционную мзду чиновникам за более усердное отстаивание наших интересов. А потом уже само министерство довело до сведения всех находящихся на Вавилоне журналистов, как местных, так и инопланетных, что мы категорически отказываемся с ними общаться. После того, как разразился скандал на Октавии, лишь один репортёр, раздобыв где-то номер моего видеофона, рискнул позвонить мне и попытался взять интервью. Я немедленно подал жалобу, сопроводив её записью нашего короткого разговора, через час нарушителя закона арестовали, а на следующий день состоялся скорый и правый суд, который приговорил его к крупному штрафу и годичному лишению аккредитации.

Эриданские СМИ, с некоторым опозданием прознавшие о нашей деятельности на Вавилоне, в конце концов сопоставили все факты, безошибочно отождествили капитана Александра Шнайдера с пропавшим без вести пилотом Александром Вильчинским, вынудили правительство признать, что он (в смысле я) является сыном адмирала Шнайдера, и в результате пришли к вполне логичному, но в корне неверному выводу, что мы с капитаном Павловым были организаторами угона исследовательского фрегата «Марианна». Куда более серьёзный и совершенно нелепый вывод они сделали по поводу наших военных закупок и вербовки наёмников, решив сгоряча, что Ютланд планирует агрессию против Октавии. Но уже в материалах, прибывших со следующим курьером, журналисты умерили свой пыл — они не могли игнорировать того обстоятельства, что ютландская делегация как раз ведёт с Землёй переговоры об оборонительном союзе.

В дальнейшем, с интервалом в шесть часов, то есть с каждым новым курьером, в адрес банка на моё имя стали поступать тысячи писем от рядовых эриданцев. В большинстве своём они были ругательными — их авторы проклинали моего отца, а заодно и меня, некоторые из них даже грозили мне расправой. Я предпочёл бы совсем не читать их, но среди приходящих с Октавии писем были и такие, которые я не мог обойти вниманием.

К счастью, тут мне на помощь пришла Лина, прежде лишь номинально исполнявшая обязанности моего секретаря. Зато теперь у неё появилась настоящая работа — она предварительно сортировала мою корреспонденцию, отсеивая все письма от недоброжелателей.