Олег Авраменко - Реальная угроза

— Зачем? Я с Томом неплохо сработалась.

— Но по флотскому времени это ночная смена. А у капитана, как ты знаешь, есть привилегия ночью отдыхать. За исключением нештатных ситуаций.

Кортни уставилась на меня. Я смотрел на неё. Она была очень привлекательная — стройная фигура, пышные рыжие волосы, большие изумрудные глаза, маленькие веснушки, которые совсем не портили её лицо, а наоборот, лишь придавали ему особое очарование. Такая девушка — мечта любого мужчины.

Вот только мне хватало и двух жён…

— И как это понимать? — наконец спросила она.

— У нас с Элис и Линой был трудный разговор. Ты нам нравишься, всем троим, и мы решили… ну, скажем так — временно принять тебя в нашу семью и посмотреть, что из этого получится. А дальше видно будет.

Кортни опустила глаза.

— Да, понимаю, — глухо проговорила она. — Это подачка. Вроде конфетки, которую суют ребёнку, чтобы он не плакал и вёл себя хорошо. Вы, все трое, такие великодушные!

— Но, Кор…

— Погоди, кэп, я ещё не закончила. Я знаю, что это подачка. Я знаю, что ты поступаешь так из жалости. Будь у меня хоть капля гордости, я бы с негодованием отвергла твоё предложение. — Она подошла ко мне вплотную и положила голову мне на плечо. — Но у меня больше нет гордости. Я потеряла её, когда встретила тебя. Теперь я согласна на всё, даже на подачку.

Я обнял Кортни и прижался щекой к её волосам.

— Ты такая красивая девушка. За тобой мужчины, небось, табунами бегают.

— Они меня никогда не интересовали. У меня была только одна страсть — космос, звёзды, полёт. Я грезила об этом с детства. Я всегда боготворила твоего отца за то, что он пришёл и открыл нам путь к звёздам. Благодаря ему я могу летать.

— Значит, поэтому ты… ну, я имею в виду…

— Не знаю, не буду лгать. Может, всё так и было. Может, с десяти лет я была безнадёжно влюблена в адмирала Шнайдера, а потом перенесла эту любовь на тебя — его сына. Но какая теперь разница? Теперь я люблю тебя — такого, какой ты есть.

«Вот оно, наследство, — подумал я обречённо. — Ещё одно папашино наследство… Отец, отец, ты всегда умел очаровывать людей. Очаровывать до безумия, до неистовства, до самозабвения. Весь твой жизненный путь отмечен разбитыми сердцами…»

— Кортни, — произнёс я. — Ты должна учитывать одну вещь. У нас с Элис и Линой не совсем обычные супружеские отношения.

— Я знаю. И не скажу, что они такие необычные. В ютландских семьях бывает по-разному — в том числе и так, как у вас. Лично я никогда не испытывала влечения к девушкам, но меня это не отталкивает. Я согласна спать и с Линой, и с Элис — они мне нравятся, особенно Лина. — Кортни умолкла, а на щеках у неё проступил румянец смущения. — Но я хочу… хочу попросить тебя об одном одолжении. Можно, чтобы эту ночь, самую первую, мы провели с тобой вдвоём? Только мы — ты и я.

— Можно, — ответил я. — Сегодня так и будет. Только мы с тобой — всю ночь.

Я наклонился и приник к её мягким губам. Целоваться она совсем не умела.

Тяньгонский флот вышел в обычное пространство на расстоянии пятидесяти семи астрономических единиц от звезды и шестью мощными группировками двинулся внутрь системы.

Стратеги генерала Чанга, даром что поздно узнали об окружавшей Ютланд реликтовой аномалии, успели в пути откорректировать свои планы и организовали нападение с расчётом на минимальные потери. Они понимали, что наиболее опасный для них момент вторжения — это первые часы после всплытия. Поднимаясь на поверхность из вакуума, корабли непременно оказываются в состоянии покоя относительно локальной инерциальной системы отсчёта — грубо говоря, неподвижными по отношению к наиболее мощному источнику гравитации, которым в данном случае была звезда Аруна. А неподвижная мишень очень уязвима — особенно, если противник имеет превосходство в манёвренности и после мгновенного залпа может совершить экстренное погружение, избежав ответного огня.

Зато движущуюся цель, причём движущуюся быстро, атаковать гораздо сложнее. Поэтому тяньгонские корабли не тянули до предельных сорока астрономических единиц, а вышли ещё раньше, чем дополнительно выиграли почти два с половиной часа времени для разгона — ведь каждую астроединицу свет проходит за восемь минут и двадцать секунд. Наши патрули обнаружили вторжение ещё позже: первую из группировок — через 2 часа 56 минут, последнюю — через 3 часа 12 минут. Ничьей вины в этом не было — ни самих патрулей, ни командования, которое в своих планах и не рассчитывало застигнуть врага сразу после перехода в обычное пространство. Космос, даже в пределах одной планетной системы, слишком обширен, чтобы полностью контролировать его. Тем более — на расстоянии десятков астрономических единиц.

Когда передовые соединения ютландского флота вступили в бой с противником, тяньгонцы уже шли на приличной скорости и с каждой минутой наращивали её, выжимая максимум мощности из термоядерных двигателей. А наши корабли, всплывая из вакуума, неподвижно зависали в космосе. Впрочем это не делало их удобными мишенями для врага — движение в природе относительно, и, с точки зрения тяньгонцев, ютландские суда тоже летели с большой скоростью, только в противоположном направлении. Так что наше преимущество в манёвренности никуда не делось, просто в этих условиях труднее было подбить противника, чем если бы он стоял на месте и не брыкался.

Тем не менее, уже за первые пять часов сражения было уничтожено почти две сотни тяньгонских кораблей при девятнадцати потерянных наших. Находясь в оперативном центре Ставки Главного Командования на выдвинутой за пределы «теневой зоны» Станции-Один, я имел возможность знакомиться с доставляемыми посредством катеров-авизо сводками и был в курсе происходящего на всех шести фронтах. По моему рангу капитана корвета мне, в принципе, не следовало здесь находиться — я должен был отдыхать в одном из офицерских клубов или торчать на борту «Ориона», довольствоваться официальными сообщениями и ожидать своей очереди отправиться в бой, — но так случилось, что я заглянул сюда, а меня никто не прогнал. Это был, пожалуй, первый случай в моей карьере, когда я, пусть и негласно, воспользовался привилегией сына императора.

Единственный, кто мог без колебаний указать мне на дверь, адмирал Павлов, был целиком поглощён анализом непрерывно поступавших сообщений. Да и я не был таким дураком, чтобы показываться ему на глаза.

— Десять к одному, — констатировал он соотношение вражеских и наших потерь. — А с учётом класса судов получается один к пятнадцати. Всё как и планировалось для Первой волны. А во Второй мы уменьшим силу лобовых атак и изменим построение следующим образом…