Николай Басов - Контакт единственного рода

И он стал снова рассказывать так, что я без труда вообразил, будто сам оказался на пикнике где-то на Алтае в июле пятнадцатого года, в малознакомой компании людей, которым чуть позже предстояло совершить самый грандиозный переворот во многих областях науки и техники.

Расположилась компания отлично, на берегу чистейшей речки, неподалеку от леса, в лучах летнего солнышка. Кто-то из будущих светил науки расставлял столы и стулья, водители трех автобусов принялись, на правах технарей, возиться с динамиками и микрофоном, хотя тут имелись такие прибористы, которым и синхрофазотрон настроить было по плечу, девушки взялись за сервировку по своему обыкновению, кое-кто приналег на открывание консервов и бутылок, кто-то просто отправился купаться и играть в волейбол… Наверное, этот пикник отлично удавался с самого начала, только его организаторам было тошно, потому что все выходило зря.

Орехов сидел в автобусе и ни на что, казалось, не обращал внимания. Убедившись, что все идет своим чередом, к нему присоединились и Дзюба с Людочкой. Неожиданно Орехов сказал:

– А с другой стороны, мы бы их в плохую погоду сюда и не вытащили из гостиницы. – Он явно мучился похмельем, хотя не хотел в этом признаваться.

– Может, тебе пива принести? – спросила Людочка жалостливо. – Глядишь, повеселеешь? А то кое-кто уже косится.

– Эх, – Орехов все же улыбнулся, – мне бы твои заботы.

– Забот у нас с Вадиком – выше головы. Это ты раскис.

– Ну, раскис, что поделаешь? – Неожиданно Орехов повернулся к ним. – Сейчас даже странно, что я надеялся. Начинал, думал, мол, шутка такая, просто дурацкая шутка… А потом все изменилось, или отношение мое к этому изменилось, и стало серьезным делом. Важным делом, понимаете?

– Если и провалится все, так никто и не заметит, – подумал Дзюба вслух.

– Вот я и вижу, что вы не понимаете, – вздохнул Орехов и отвернулся от них. Замолчал уже по-настоящему.

Потом кто-то к ним подходил, кто-то даже полез с просьбами, что неплохо бы кому-то выступить с докладами, ведь ребята готовились, а то неровен час, многие захмелеют, и уже не до выполнения программы будет – кто-то думал, что у них была программа. А они просто ждали… И дождались.

Со стороны леса появилась странная процессия. Двое изрядно сильных ребят вели между собой, чуть ли не поддерживая под руки, какого-то старичка в национальном костюме. А он едва переставлял ноги, но за плечом тащил солдатский сидор из светлой брезентухи, наверное, времен Второй Мировой. Они подошли, пригляделись, Орехов кинулся к ним, да так стремительно, с такой надеждой, что многие обратили внимание. Даже разговоры стали смолкать, и головы повернулись к этой живописной группе.

Дзюба и Людочка, на правах организаторов, присоединились к ним. Но услышали только последние слова Орехова:

– Так вы готовы, правда готовы?

– Ака обещал, – отозвался один из провожатых старичка. – Значит, будет.

– Ладно, хорошо… Вы только скажите, когда можно начинать.

– Лучше побыстрее, – отозвался второй из провожатых. – Ака не очень-то здоров, пошел сюда потому, что обещал.

– Да, я понимаю, – Орехов заторопился. – Что нужно от нас?

– Соберите людей как-нибудь вокруг, – посоветовал первый из местных молодцев. – И еще, чтобы вызвать то, что вы просите…

Ака заговорил неожиданно, голос у него был тихий, усталый. Слова звучали гортанно, на удивление непривычно в этой-то компании, под этим солнышком. Первый из провожатых перевел:

– Ака говорит, нужно найти какой-нибудь… объем. Куда он пригласит гостя.

– Что пригласит? – не понял Дзюба, но Людочка на него зашипела. И больше он в разговоре не участвовал.

– Объем? – удивился Орехов. – Как же это сделать? – Он в недоумении повернулся к своим помощникам. – Что делать-то?

– А каких размеров? – поинтересовалась Людочка. Она была решительной.

– Чего не жалко, – посоветовал второй из сопутствующих Аке молодых людей. – Знаете, – он застенчиво улыбнулся, – они же иногда лопаются, и тогда… Та штука, куда ее направляет Ака, сгорает.

– Значит, автобус не подойдет, – сообразил Орехов.

И вдруг Людочка вполне трезво предложила:

– А знаете, я видела в одном из автобусов картонный ящик, из-под телевизора, кажется. Если его выпросить у водителя и склеить скочем, возможно…

– Да ты что, с ума сошла! – возопил Орехов. – Она нам целую установку разрушила в Москве, а ты хочешь?..

– А что, подойдет, – серьезно, без улыбки высказался второй из провожатых, – даже хорошо будет, не жалко, когда сгорит.

Ящик выпросили, пообещав водителю, который этой слоенной картонкой почему-то дорожил, чуть не специальную премию. Сложить конструкцию оказалось минутным делом, а потом еще и скотчем укрепили, как один из подручных шамана просил, чтобы ящик оказался закрытым со всех сторон.

Это был обычный картонный ящик из-под телевизора «Хюндай», не очень дорогой модели, то есть, средних размеров, небольшой, но ничего другого все равно не подвернулось. Да и шамана это, кажется, устраивало. Пока ящик склеивали, он присел за стол, выпил пару рюмок водки, и на его сухих и морщинистых щеках заиграл старческий румянец. Еще он пожевал лучку с хлебом и съел пару ломтиков норвежской семги, это Дзюба запомнил очень хорошо.

А потом отошли чуть в сторону, поставили заклеенный наглухо ящик с дурацкими иностранными буквами из не очень чистого, топтанного ногами картона на пригорок, и народ стал вокруг собираться. Кто-то высказался, что предстоит такой вот этнический штришок пикника, следует уважить выступающих и организаторов заодно, посмотреть, что и как будет.

Потом старичка, подкрепившегося и чуть повеселевшего, вывели к этому пригорочку, в центр образовавшейся публики… И все началось.

Старичок постоял, один из его провожатых заиграл на очень тугом, низком варгане, второй вытащил откуда-то зурну и стал ему вторить резко, пронзительно и немелодично. Ака украсился из своего мешочка, который аккуратно сложил между помощниками, какими-то бусами и амулетами. Затем облачился в сложную и пеструю шапку с перьями и такой вышивкой, что старичка многим захотелось сфотографировать. А затем он из сидора вытащил… бубен, и тогда стало ясно, что это настоящий шаман, без обмана. Обошел пустой ящик, еще раз обошел, и вдруг стало видно, что он уже больше не тащится, едва переставляя ноги, а идет весело, молодо, со сложными переступами, танцуя…

Он ударил в бубен, и звук стал набирать силу, а ритм наполнял все пространство до самого леса, за речку, а может, и еще дальше, до гор, которые виднелись вдали в июльской хмари. Он запел, на одной ноте, скорее читая свою песню, как рэпер, а не выводя рулады. И пение у него неожиданно сделалось густым, горловым, похожим на природное явление.