Питер Гамильтон - Дисфункция реальности: Угроза

— Хорошо, Хилтч. Пусть морские пехотинцы как можно быстрее доставят его в изолированное помещение. К вашему приходу туда прибудет бригада экстренной медицинской помощи.

— Слушаюсь, сэр, — Ральф отошел назад, пропуская трех морских пехотинцев, которые должны были вытащить из капсулы по-прежнему бессильного Скиббоу. Нейронные процессоры сообщили ему, что астероид переведен в состояние боеготовности шестой степени.

«Ничего не понимаю, — подумал Ральф, — мы везли сюда ходячую атомную бомбу, а теперь она превратилась в какую-то обмочившую штаны амебу. Что-то стерло все следы зомбирования. Но что именно?»

Отряд морских пехотинцев с шутками и улюлюканьем покинул отсек. К счастью, они не понадобились. Держась одной рукой за балку, Ральф, уставившись на пустую капсулу ноль-тау, еще довольно долго висел между двумя металлическими сетками, пока их наконец не убрали.

Через три часа, после того как боеготовность Гайаны была снижена до шестой степени, жизнь внутри астероида почти вернулась в свое нормальное русло. Гражданским лицам, которые работали в полости, принадлежащей военным, было разрешено вернуться к своим обязанностям. С двух других полостей были сняты ограничения на свободное передвижение и связь. Космическим кораблям была разрешена стыковка и убытие, хотя та часть космопорта, где находился «Экван» все еще была открыта только для военных кораблей.

Через три с половиной часа, после того как морские пехотинцы доставили в камеру фактически находившегося в коме Джеральда Скиббоу, капитан Фарра Монтгомери вошла в маленький офис отделения «Тайм-Юниверс» на Гайане и отдала диск Грэма Николсона.

Уже прошел час с того момента, как горничные Криклейда накрыли стол для завтрака. Герцог уже поднимался в небо, покрытое узкими полосками призрачных облаков. Ночь, освещенная сиянием Герцогини, принесла первый со времени летнего соединения дождь. Поля и леса сверкали еще не испарившейся влагой. Местные цветы, разбросав свои семена, завяли и, превратившись в бесформенные мясистые образования, уже начинали гнить. Радовало то, что воздух совершенно очистился от пыли. Все это было причиной того, что в это утро работники поместья Криклейд пребывали в бодром настроении. Дождь в такое раннее время означал, что будет второй, и к тому же очень хороший урожай зерновых.

Но Луизе Кавана было не до дождя и не до перспектив будущего сельскохозяйственного изобилия. Даже игривый энтузиазм Женевьевы не смог заставить ее совершить их обычную совместную прогулку по выгону. Вместо этого она закрылась в своей ванной комнате. Со спущенными до лодыжек трусиками Луиза, горестно понурив голову, сидела на унитазе. Упавшие вниз длинные волосы касались блестящих голубых туфель. «Как глупо носить такие длинные волосы, — подумала она. — Как это глупо и вызывающе. Уход за ними является пустой тратой времени. Да и вообще это просто оскорбительно. очему я должна быть ухоженной и холеной, точно какая-то породистая лошадь? Такое обращение с женщиной является гнусной, жестокой традицией. Как будто бы я жена-красавица какого-нибудь тупоголового молодого джентльмена. Почему традиции имеют такое значение, и особенно те традиции, которые пришли из мифологического прошлого другой планеты? В конце концов, у меня уже есть мужчина».

Задержав дыхание, Луиза снова напрягла мышцы живота, так, чтобы они сжали ее внутренности. Ногти больно вонзились в ладони. Она вся задрожала от напряжения, а лицо налилось кровью.

Ни малейшего эффекта. С горестным стоном она выдохнула воздух.

Придя в ярость, она задержала дыхание и повторила попытку.

Натужилась.

И опять ничего не произошло.

Ей захотелось громко разрыдаться. Ее плечи вздрагивали, и она даже почувствовала жжение в глазах. Но слез больше не осталось. Она их уже выплакала.

Месячные должны были наступить по меньшей мере пять дней тому назад. Они всегда приходили вовремя.

Она забеременела от Джошуа. Это было чудесно. И это было ужасно. Это было… олным крахом.

— Господи, прошу тебя, — шептала она. — То, что мы делали, не было грехом. Просто я люблю его. Я правда люблю его. Прошу тебя, не допусти, чтобы это случилось со мной.

Ничего на свете она не желала так сильно, как иметь ребенка от Джошуа. Но только не сейчас. Сам Джошуа все еще казался ей чудесной фантазией, которую она придумала, чтобы скрасить длинные месяцы жаркого норфолкского лета. Эта ее фантазия была слишком великолепна, чтобы существовать в реальности. Она просто млела от этого мужчины, причем даже тогда, когда он разжигал в ней огонь страсти, о существовании которой она никогда раньше не знала. Все прежние любовные мечтания меркли, когда этот высокий красавец целовал ее. Ночью, лежа в кровати, она вспоминала, как умелые руки Джошуа ласкали ее нагое тело. Эти воспоминания приводили к тому, что под одеялом происходили самые неблаговидные вещи. Не проходило и дня без того, чтобы она не побывала на их маленькой полянке в лесу Уордли. Запах сухого сена всегда возбуждал ее, поскольку напоминал об их последней встрече на конюшне.

— Прошу тебя, Боже мой.

В прошлом году одна из девушек, проходивших обучение в школе при женском монастыре, довольно неожиданно уехала из района. Она была на год старше Луизы. Эта девушка была из семьи, которая входила в число наиболее влиятельных кланов округа Стоук. Ее отец был землевладельцем, который уже больше десяти лет входил в состав местного совета. Настоятельница монастыря сказала, что она уехала к богатому родственнику, который занимается овцеводством, чтобы изучить на практике основы ведения домашнего хозяйства и таким образом получить соответствующую подготовку к супружеской жизни. Но все, конечно, знали истинное положение дел. С ней переспал один из цыган, приехавших в округ Стоук за урожаем роз.

После этого все приличное общество отвернулось от этой семьи, а ее отцу пришлось оставить свой пост в совете, объяснив это плохим состоянием здоровья.

Если бы такое случилось с кем-нибудь из клана Кавана, никто, конечно, не посмел бы вести себя подобным образом. Но если бы Луиза внезапно взяла каникулы, это наверняка вызвало бы пересуды. Даже тень позора не должна была упасть на Криклейд. Мама рыдала бы не переставая, так как ее убило бы то, что дочь так жестоко ее подвела. А папа… Луизе совсем не хотелось думать о том, что сделал бы ее отец.

— Нет! — твердо сказала она себе. — Даже не думай об этом. Ничего ужасного не должно произойти.

— Знаешь, я обязательно вернусь, — сказал ей Джошуа, когда они лежали, тесно обнявшись, в лучах благословенного солнца. Он говорил ей, что любит ее.

Он обязательно вернется. Ведь он ей обещал.