Наталья Игнатова - Бастард фон Нарбэ

Вартай вскочил с кресла и начал поспешно наводить порядок. Даже не вспомнил о том, что Шрам бардака попросту не увидит. Про слепых и слепоту на Мезаре старались не говорить и даже не думать.

— Если ты не начнешь нормально есть, я прикажу кормить тебя внутривенно.

— Если ты не перестанешь разговаривать со мной, как с ребенком, я раздам нуждающимся твой запас сигарет.

— Если ты не перестанешь вести себя как ребенок…

— Заткнитесь вы оба, — не выдержал Кубва, — цапаетесь, будто…

«Будто сто лет вместе прожили»

Он им завидовал. Казалось бы, чему там завидовать-то, один калека, второй нянчится с ним, будто сам к инвалидному креслу прикован, а вот… все-таки. Сам Кубва давно уже ни с кем не делил келью. Разные женщины приходили и уходили, а так, чтобы прийти и остаться, никого не было. Не везет. А, может, характер. У Ямана тоже — разные женщины. Приходят, уходят. А живет он в одной келье со Шрамом, и хотя свободных помещений хватает, оба ничего не собираются менять. Яман говорит, что лучше него никто с обязанностями сиделки не справится, Шрам об этом вообще ничего не говорит. Надо понимать, то, как Яман справляется с обязанностями, его устраивает.

Вартай их встретил на пороге:

— Благословите, преподобный отец.

Так нервничал, как будто к нему Великий Кардинал в гости явился. Когда Кубва или Яман в аппаратную заходили, чусров сын и кланялся-то с ленцой. А тут, гляди-ка. Поклон в пояс, и улыбается так, будто рад до смерти. Может и рад, да только лучше б он кюветы из-под жратвы не под стол спрятал, а на кухню сдал. Потому что воняет так, что и покрепче Шрама кто-нибудь сомлеет.

— Унеси, — Кубва ткнул пальцем в кюветы. — Где письмо?

Вартай снова поклонился, включил ридер, собрал дрянь и исчез. Яман перевел вентиляцию в форсированный режим. Из динамиков ридера послышался голос: молодой парень что-то говорил на непонятном языке. Кубва и слов-то разобрать не мог, парень спешил, волновался. Яман зато уставился на динамики, как будто из них ангельское пение раздалось. Потом посмотрел на Шрама. И Кубва посмотрел на Шрама.

А Шрам что? Он как всегда. Спокойный, прямой, будто палку проглотил, и по лицу ничего не понять. Да хатир еще, как зеркало, тоже с толку сбивает.

Запись закончилась. Яман наклонился к креслу:

— Что это?

— Понял что-нибудь? — спросил Шрам.

— Frater, — сказал Яман, — вот это слово понял. Остальное нет, но язык узнал. Ты на нем разговариваешь во сне.

Шрам направил кресло к столу с дуфунгом. Переломанные пальцы-когти безошибочно нашли нужные кнопки на пульте, выбрали нужные команды на мониторе. Это он умел, хоть слепой, а получше зрячих.

— Микрофон, — рука скользнула над столешницей, опрокинулся стаканчик с какой-то мелочевкой для текущего ремонта, покатились по полу валявшиеся на краю стола отвертки. Кубва сообразил, что Шрам действительно слепой — вспоминать об этом по-настоящему приходилось нечасто — сунулся, было, помочь, но Яман успел раньше. И тут, наконец, Кубва осознал главное: он так ни убыра и не понимает. А эти двое явно знают, что делают.

— Что в письме?! — он спросил так громко, что Шрам даже чуть поморщился. — Что за тарабарщина, в эхес ур ее, к серым чусрам, иччи всех дери?!

Яман сказал:

— Латынь…

Шрам, не оборачиваясь, бросил:

— Молчать. Оба.

И они замолчали.

Письмо, пришедшее с «Сонсарка» было длинным и уж очень взволнованным. Ответ Шрама — коротким и деловым. Он, кажется, вообще не удивился. Письмо на латыни. Язык церкви. А Шрам не удивлен. Он будто все время знал, что на «Сонсарке» появится какой-то священник, который захочет поговорить с Мезаром… Или, стоп… Или он и правда знал? Ведь не может же такого быть, чтобы священник попал сюда за дело , а не по ошибке. Ошибку представить трудно, но представить священника на Мезаре — невозможно. Шрам ждал, когда церковь всё исправит. Ждал и дождался. За ним прилетели. Его заберут… как-нибудь.

И что делать? Его как-нибудь заберут, а остальные без него — что?

Нет, неправильно. Сбежать с Мезара нельзя, выход отсюда только в одну сторону — в трупосжигатель. Нет никаких механизмов, позволяющих забрать кого-то. Кроме одного-единственного — открыть входные люки, пока «Сонсарк» на поверхности.

Здесь тысяча человек. «Сонсарк» может превратить их в пыль одним или двумя выстрелами… неизвестно, из чего он стреляет, но когда-то в давние времена с Мезара попробовали убежать. Положились на кислородные маски шахтерских костюмов, дождались когда «Сонсарк» сядет. Тогда внешний люк еще открывался изнутри, а не с гаримы.

Пыли на поверхности добавилось. Вот и весь побег.

После этого переделали автоматику люка, и уйти из тоннелей стало невозможно. Но шахтерские костюмы с тех пор не изменились. Тысяча человека. Что смогут сделать на «Сонсарке», если один человек из этой тысячи обязательно нужен живым?

Март чуть не умер, когда услышал его.

Дуфунг подал сигнал о сообщении. Капитан Самнанг открыл письмо. И они все услышали. Спокойный, холодный голос. Лукас. Живой! Живой, хвала Господу! И глупо так, но сразу подумалось, что Беляев солгал. Что ничего он не сделал, и с командиром все в порядке, что с ним не может случиться ничего…

Что угодно. На каторге. В подземельях. Среди сотен преступников… Даже если Беляев солгал, подземелья — это само по себе очень, очень плохо. Для Лукаса — невыносимо.

Но вот он. Его голос. Кроме Марта, наверное, никто не различил за привычным холодом сдержанную, но такую теплую улыбку.

«Мир тебе, Март. Рад тебя слышать. Я не сомневался, что вы меня найдете, но сомневаюсь в том, что цель оправдала средства. На планете тысяча сорок четыре человека, и я уйду отсюда только вместе с ними. Или не уйду совсем. Теперь можешь задавать вопросы».

Самнанг сказал «задержка будет незначительной». Действительно. Всего минута. По меркам пилота гафлы — целая вечность. Его вопросы Лукас услышит через минуту после того, как уйдет письмо. Но… о чем спрашивать? «Почему ты хочешь остаться с преступниками?» «Почему ты не хочешь оставить преступников?» Это один и тот же вопрос, а ответ на него Март знал сам.

Он спохватился, что остальные-то не знают латыни. Перевел ответ Лукаса. Дословно. Дэвид не удивился. Капитан Самнанг замер в полной прострации. Андре… Андре улыбался.

— Твоего командира стоит вытащить хотя бы для того, чтоб я, наконец, смог объяснить ему, какой же он придурок. — Андре хлопнул Марта по плечу и посмотрел на капитана: — Самнанг-амо, каково максимальное количество человек, которое можно разместить на «Сонсарке»? При условии, что люди будут жить всюду, и в лабораториях, и в лазарете, и в коридорах, и на камбузе, и, разумеется, во всех каютах?