Талагаева Веда - Катриона-3217. Космическая летопись.

- Д - очаровательная леди и очень умная, - Джек лукаво улыбнулся, - Как интересно ее зовут? Диана? Дульсинея?

- Домна Пантелеевна, - насупившись, предположил Мишин.

Они рассмеялись.

- Так что, - перестав смеяться, хмуро глянул на Джека старший механик, - Наше следствие закрыто?

- Черта с два оно закрыто! - горячо воспротивился Джек, - Оно не будет закрыто, пока я лично не увижу Никитича и не узнаю, как он. Что я должен говорить Варваре и всем нашим?

Мишин вздохнул и утешительно похлопал Джека по спине.

- Развеяться вам надо. А то вы слишком много думали об этом, больше, чем мы все. В кино бы сходили, - посоветовал он, - Или даже в океанариум. Рыбки успокаивают.

- К черту рыбок, - вспылил Джек, вспоминая лазерную панель за спиной В, - Я опять дал себя обвести вокруг пальца. Надо было нажать на него. Стой, Игорь! - он затормозил среди тротуара и хлопнул себя по лбу, - В прокололся. Он рассказал мне про своего человека у вице-президента Яворской. Сказал, что я его знаю. Это Томислав Станич, больше некому!

- Станич? Очень приятный господин, - с сарказмом заметил Мишин, - И что это нам даст?

- А я буду его шантажировать, - объявил Джек, обрадовано блестя глазами.

- Серьезно? - удивился Мишин.

- Да, я готов пойти на самый гнусный шантаж, - энергично кивнул Джек, - Пригрожу Станичу, что сдам его Вере. Пусть поможет мне найти Самсона. После того случая на борту

Желтая куртка с капюшоном была сшита из водоотталкивающей ткани. Джек пожал плечами.

- Здесь пройти-то метров триста, - он сел за столик напротив Станича, - Ну, что, порадуешь меня?

- Твой друг вернулся? - спросил охранник президента.

Джек покачал головой.

- Как вернется, сразу звони мне, - Станич положил на стол сначала листок бумаги из записной книжки, потом желтоватый плотный конверт, - Вот то, что ты просил. Тебе повезло.

Джек вопросительно поднял брови, убирая бумаги во внутренний карман куртки.

- Место, которое тебе нужно, находится чуть в стороне от стандартной почтовой трассы, - объяснил Станич, - Можешь просто взять катер и полететь к своему Полубоярову.

- Спасибо, - Джек поблагодарил от чистого сердца, - А если В узнает?

- Узнает, повинюсь, - пожал плечами Станич, - В конце-концов я это делаю для него, для успеха его дела. Так что, не забывай, что обещал.

- А ты давай землю грызи, чтобы было перед кем сдержать обещание, - усмехнулся Джек.

- Обязательно, - мрачно уверил его Станич, - А как ты в такую погоду отчалишь? Взлет, небось, не разрешат.

- А я уже так взлетал, помнишь? Когда твой борт «/> 1 стоял в нашем трюме, - усмехнулся Джек, вставая из-за стола, - С места прыгнем на орбиту и все дела.

- А тебе здесь это разрешат? - с сомнением спросил Станич, - Никто так не делает.

- Кроме «Катрионы».

Джек накинул капюшон и вышел под дождь. Проходя мимо стеклянной витрины кафетерия, он помахал Томиславу Станичу рукой и пошел по лужам на взлетной полосе к ангару.

Из личного дневника Джека Деверо, капитана почтового звездолета «Катриона»:

«Наконец, мы снова в открытом космосе. Здесь я чувствую себя гораздо лучше. На Земле мне кажется, что я не успеваю за событиями. Я стараюсь вообще не думать о том, что произошло на последней стоянке в Марселе. От этих мыслей у меня начинается головокружение. Единственное, что меня радует - конверт, который передал мне Том Станич. Там небольшое досье на Самсона Полубоярова, рассказывающее, чем он занимался после того, как попал в прошлое. И координаты планеты, на которой он теперь живет. Его адрес, разные карты, как добраться. Планета называется Прозерпина-Z. Это малая планета, входящая в звездную систему Анубис. Она довольно близко от нашей стандартной трассы и, если позволить себе чуть-чуть самоуправства, можно на обратном пути с Эринии завернуть на катере в гости к Самсону Никитичу. И я непременно это сделаю. Я не могу опять позволить себе опоздать».

Марс, Варана. Октябрь 3217 года.

Всю ночь было душно. Часа за два до рассвета пошел дождь. Лавров лежал в темноте на узкой койке и слушал, как капли бьют по стеклу потолочного люка. Дробный перестук постепенно превращался в слитный гул ливня. Вода побежала по стеклу наплывами, оставляя отражения переливчатых теней на стенах комнатки. Лаврову здесь не нравилось. Временами было слишком похоже на тот подвал, по ночам особенно. И тогда к нему приходили сны или лезли наружу воспоминания. Лавров понимал, что эти мысли не сразу уйдут, а, возможно, и не уйдут никогда. Но сжиться с ними, привыкнуть было невозможно. Те трое суток в плену останутся навсегда. Не столько из-за того, что он пережил, сколько из-за Лары.

Самого себя Лавров не жалел. Он знал, что рискует, и с самого начала понимал, чем все может обернуться. Можно сказать, был готов. В тот день у партизан была акция, которую сопротивление проводило совместно с заброшенным в тыл противника отрядом ополчения, воевавшим на стороне независимых. Сводный отряд совершил налет на расположение частей землян в ближайшем населенном пункте. Все прошло по плану, с минимальными для партизан потерями. Лавров с несколькими своими людьми остался прикрывать отход основных сил отряда. В партизанском отряде Лавров пользовался уважением. До войны он был главой местной администрации, хорошо знал окрестности, сам не раз ходил за линию фронта, чтобы обеспечить партизанам связь с независимыми. Когда его, убив остальных троих, схватили, у землян, наверное, был великий день. Лавров предполагал, что его казнят для острастки местных жителей, и внутренне к этому приготовился. Как и к тому, что могло предшествовать казни.

В случае, если бы ему и троим его товарищам удалось уйти, они должны были соединиться с отрядом на одной из баз - заброшенном консервном заводе, расположенном на старой дороге в ущелье. Это было добротное каменное здание со множеством корпусов, огороженное высоким бетонным забором, ворота которого открывались введением кода допуска. Они еще функционировали и служили неплохой защитой на случай, если укрытие партизан будет внезапно атаковано. Захватившим Лаврова военным из частей Земного альянса нужно было, чтобы он рассказал им о расположении строений на территории завода и выдал коды доступа от ворот. Лавров, разумеется, не собирался этого делать, поэтому его три дня пытали.

Воспоминания о физических страданиях, по счастью, были смазанными. Трое суток в памяти Лаврова слились в долгий мучительный день, который никак не желал закончиться и прерывался лишь тогда, когда Лавров от боли терял сознание. Он знал, отряд прождет его с друзьями на базе максимум дня четыре, после чего сменит расположение, уйдя в ближайший лесной массив. Ему нужно только продержаться, потянуть время. Это понимали и те трое, которые его допрашивали в подвале.