Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ

— Не о чем спорить, мой дорогой мальчик, — сказал Пелорат. — Я, как и вы, не хочу, чтобы ваше уединение нарушалось. Да и наше, если на то пошло. Мы с Блисс будем деликатны, правда, моя дорогая?

— Будет так, как ты хочешь, Пел.

— В конце концов, — сказал Пелорат, — может быть, мы будем больше находиться на планетах, чем в космосе, а там будут возможности для истинного уединения…

— Меня не касается, что вы будете делать на планетах, но на корабле хозяин я.

— Конечно, — сказал Пелорат.

— Таким образом, разобравшись с этим вопросом, мы можем лететь.

— Подождите, — Пелорат взял Тревица за рукав. — Куда лететь? Никто из нас не знает, где Земля. Да и ваш компьютер, как вы мне говорили, не имеет информации о Земле. Что вы намерены делать? Не можете же вы блуждать по всему космосу наугад, мой дорогой мальчик.

При этих словах Тревиц улыбнулся почти весело. Впервые стех пор, как попал в руки Геи, Он снова почувствовал себя хозяином своей судьбы.

— Я заверяю вас, — сказал он, — что не намерен блуждать наугад, Янов. Я прекрасно знаю, куда направляюсь.

Пелорат легонько постучал в дверь каюты пилота. Ответа не последовало. Пелорат тихо отворил дверь и вошел. Он увидел, что Тревиц поглощен пристальным созерцанием звездного поля.

— Голан, — сказал Пелорат и замолк.

Тревиц поднял голову.

— А, Янов! — сказал он. — Садитесь. А где Блисс?

— Спит… Насколько я понимаю, мы уже в космосе?

— Совершенно верно. — Тревица не поразило некоторое удивление Пелората. В гравитическом корабле просто невозможно почувствовать взлет. При взлете нет инерционных эффектов, ускорения, толчков, шума и вибрации.

Обладая способностью экранироваться от внешних гравитационных полей вплоть до полной изоляции, "Далекая Звезда" поднялась с поверхности планеты плавно, как будто плыла по некоему космическому морю. И во время этого подъема сила тяжести внутри корабля парадоксальным образом оставалась нормальной.

Пока корабль шел через атмосферу Геи, незачем было особенно ускоряться, поэтому не было вибрации и воя от встречного потока воздуха. Когда же атмосфера осталась позади, стало возможным ускорение, незаметное для пассажиров.

Это был предельный комфорт, и Тревиц считал, что никакие дальнейшие улучшения уже невозможны, если только когда-нибудь люди не откроют способ одним махом перемещаться через гиперпространство без кораблей, не заботясь о довольно опасных гравитационных полях.

Пока же "Далекой Звезде" приходилось удаляться от солнца Геи в течение нескольких дней, чтобы ослабла напряженность гравитационного поля и можно было совершить Прыжок.

— Голан, дорогой друг, — сказал Пелорат. — Можно мне немного поговорить с вами? Вы не очень заняты?

— Я не занят. Я отдал распоряжения компьютеру, и он управляет кораблем. Иногда он даже как будто догадывается о моих желаниях и выполняет их прежде, чем я их мысленно произнесу. — И Тревиц любовно погладил поверхность стола.

— Мы с вами, Голан, — сказал Пелорат, — успели подружиться, хотя знакомы совсем недавно. Впрочем, должен признать, что у меня такое чувство, будто мы знакомы очень давно. Столько всего произошло! Странно, когда я вспоминаю свою довольно долгую жизнь, то половина всех событий оказывается втиснутой в последние несколько месяцев. Или это мне только кажется? Я даже предполагаю…

Тревиц поднял руку.

— Янов, — сказал он, — по-моему, вы отклонились от того, что хотели сказать. Вы начали с того, что мы очень подружились за короткое время. Да, подружились и по-прежнему друзья. Если на то пошло, то с Блисс вы знакомы еще более короткое время, а подружились с ней еще больше.

— Это, конечно, другое дело, — смущенно согласился Пелорат и закашлялся.

— Конечно, — сказал Тревиц. — И что же следует из нашей недавней, но тесной дружбы?

— Если, мой дорогой друг, мы по-прежнему друзья, как вы только что сказали, то я перейду к Блисс, которая, как вы тоже только что сказали, особенно дорога мне.

— Понимаю. Так что же?

— Я знаю, Голан, что вы относитесь к Блисс без восторга, но как бы я хотел, чтобы ради меня…

— Погодите, Янов, — подняв руку, сказал Тревиц, — я не очарован Блисс, но и ненависти к ней не испытываю. Я, собственно, вообще не испытываю к ней неприязни. Она привлекательная молодая женщина, но и без этого я ради вас признал бы ее привлекательной. Я не люблю Гею.

— Но ведь Блисс — Гея.

— В этом все дело, Янов. Пока я думаю о Блисс как о человеке, все нормально. Но если я думаю о ней как о Гее, дело усложняется.

— Вы беспощадны к Гее, Голан… Позвольте, старина, мне кое в чем признаться. Когда мы с Блисс наедине, она иногда позволяет мне минуту участвовать в ее сознании. Больше нельзя, потому что, как она говорит, я слишком стар, чтобы приспособиться к этому… Ах, не улыбайтесь, Голан, вы для этого тоже слишком стары. Если изолят вроде вас или меня пробудет частью Геи больше одной-двух минут, он может помешаться. А за пять-десять минут помешательство может стать неизлечимым… Если бы только вы могли испытать это, Голан!

— Неизлечимое помешательство? Нет, спасибо.

— Голан, вы нарочно придираетесь к моим словам, вы прекрасно поняли, что я имею в виду короткое мгновение единства. Вы не представляете, чего лишены. Это неописуемо. Блисс называет это ощущение радостью. Это все равно, что назвать радостью то, что вы чувствуете, когда вам дадут глоток воды после того, как вы чуть не умерли от жажды. Я не могу даже попытаться начать вам описывать, на что это похоже. Вы разделяете радости, которые ощущает миллиард отдельных людей. Это не постоянный восторг, будь он таким, вы быстро перестали бы его ощущать. Этот восторг вибрирует, мерцает, у него захватывающий пульсирующий ритм. Это высший восторг, доступный человеку. Я чуть не плачу, когда она закрывает дверь передо мной…

Тревиц покачал головой.

— Вы очень убедительны, мой добрый друг, — сказал он, — но ваши описания здорово смахивают на описание действия псевдендорфина или другого наркотика, который ненадолго погружает вас в восторг, чтобы потом надолго оставить в нескончаемом ужасе. Это не для меня! Я не отдам свою индивидуальность за короткое ощущение восторга.

— Я не потерял свою индивидуальность, Голан.

— Надолго ли она у вас останется, если вы будете продолжать эту практику, Янов? Вы будете снова и снова просить свою порцию наркотика, пока ваш мозг наконец не повредится. Вы не должны позволять Блисс делать это с вами… Может быть, лучше я поговорю с ней об этом?

— Нет! Не надо! Вы не очень тактичный человек, знаете ли, а я не хочу, чтобы ее обижали. Уверяю вас, что она заботится обо мне больше, чем вы можете себе представить. Она боится, что я помешаюсь, больше, чем я. Не беспокойтесь об этом.