Сергей Снегов - Вторжение в Персей

— В реальном? — переспросил Ромеро, хмурясь. — Я не так наивен. Диаметр вашего звездолета максимум километр. А здесь до горизонта не меньше двадцати пяти, да и за горизонтом равнина, очевидно, не обрывается в бездну…

— За горизонтом — леса, потом море, мы еще поплаваем в нем, люди, потом снова лес и река, опять леса… Каков твой рост? Около двух с половиной тысячных километра? Тысячи две километров по окружности будет, если считать по твоей мерке.

— Итак, планету в две тысячи километров, то есть шестьсот в диаметре, вы уместили внутрь шара, у которого у самого диаметр всего километр? И хотите, чтоб я поверил, что это не чудо и не иллюзия?

Галакты опять рассмеялись, и так радостно, словно наше сомнение осчастливило их.

— И все-таки нет ни чуда, ни иллюзии. По мере того как вы погружались внутрь звездолета, специальные устройства уменьшали размеры ваших тканей. К сожалению, мы еще не можем сокращать живые ткани в той же пропорции что и искусственные. Это было одной из причин, правда не главной, почему нас встревожили элементы искусственности в вашем организме. Мы были бы в отчаянии, если бы вы предстали перед нами изуродованными — одна нога короче другой, один глаз нормальный, другой крохотный.

Ромеро схватился рукой за рот.

— У меня уменьшились искусственные коренные зубы!

— А я — хорошо дышу, — объявил Лусин. — Странно. Синтетические легкие.

— Все нормально, — объяснил другой галакт, этого на человеческом языке звали Лентулом. — Искусственное легкое было недостаточно эффективным, потому что взяли слишком большую массу для твоей грудной клетки, Лусин. Теперь легкие опали, и у нас ты будешь чувствовать себя лучше, чем раньше.

— Вы сказали, что… гм… возможный перекос в нашем организме не главная причина, почему вас обеспокоили элементы искусственности? — продолжал Ромеро. — Я хотел бы знать, если не секрет, какова же главная причина?

По прекрасному лицу Тиграна пронеслась тень.

— Секретов у галактов нет, все открыто для каждого. Но это рассказ о печальных событиях, разделивших Персей на два враждующих лагеря. Именно вопрос о том, повышать или понижать степень искусственности у живых существ, привел к войне между галактами и разрушителями. Повышение искусственности в организмах давно уже у нас объявлено злом. Искусственность — легкий путь конструирования. Мы настрого закрыли себе все легкие пути.

Объяснение Тиграна породило кратковременное молчание. Потом заговорила Мэри:

— Поразительна красота обширной страны, вмещенной в ваш звездолет! На наших кораблях имеются парки и городок, но они крохотны. Людям незнакомо вмещение большого в малое.

— О, этому мы вас быстро научим! — воскликнул Лентул.

Мэри поблагодарила Лентула улыбкой и закончила:

— Но вот что меня смущает — зачем вообще это? У людей суровость быта составляет одну из притягательностей профессии звездопроходца. Наши конструкторы и не собираются обеспечивать экипажу звездолета все земные удобства, земную совершенную защиту от всех опасностей… У нас это называется романтикой дальних странствий.

Галакты переглянулись. Ручаюсь, вопрос Мэри показался им нетактичным. Но приветливость в голосе Тиграна — он отвечал Мэри — не изменилась:

— Вкратце наш обычай можно выразить так: каждый вправе затребовать все те возможности, которые посильны обществу. И, наоборот, никого нельзя лишать того, чем пользуется хотя бы один член общества. Поэтому мы обязаны обеспечить экипажу дальнего корабля такие же удобства, какими пользуются остающиеся. Иначе был бы нарушен принцип равноправия — путешественники жили бы иначе, чем обитатели планет. К сожалению, полностью осуществить это не удается, прекрасная страна в звездолете, так восхитившая вас, далеко не столь прекрасна, как наши планеты. Из этого несовершенства нашей цивилизации вытекают многие печальные выводы.

— Не надо отправлять галактов в дальние экспедиции, раз на кораблях им не так удобно, как на планетах, — иронически подсказала Мэри. Ее темные глаза вспыхнули.

— Да, приходится отказываться от многих экспедиций, — подтвердил Тигран, улыбаясь еще приветливей.

Беседой снова завладел Ромеро:

— Вы сказали — равноправие. У нас тоже равноправие, социальное, в смысле обеспеченных каждому общественных возможностей — еды, жилья, учения, работы и прочего. Но гарантировать каждому, что его полюбит та, которую он полюбит, — нет, это уж сам старайся завоевать ее любовь, тут тебе общество не слуга.

— Да, любовь, — оказал галакт, качая головой. — Трудная вещь — индивидуальная любовь. Ужасно необъективное чувство. Какой-нибудь ничем не выдающийся субъект становится дороже всех в мире. Мы знаем об этом несправедливом чувстве, нарушающем совершенное равноправие, но пока мало что можем с ним поделать. Впрочем, мы об этом думаем и о некоторых путях решения этой извечной проблемы мы еще поговорим.

— Хорошо, оставим пока любовь, — настойчиво добивался чего-то своего Ромеро. — Вы сказали — экипаж звездолета… Если есть экипаж, то, очевидно, имеется и командир? И командир, очевидно, отдает команды, обязательные для экипажа, а ему, естественно, не приказывают? Не так ли, любезные хозяева?

Тигран покачал головой:

— У нас нет командиров. Звездолетом командуем мы сообща. Механизмы корабля настроены на наши мозговые излучения. Как все мы согласно пожелаем, так и будет.

— Но если появятся разногласия?..

— В команду подбираются близкие по характеру. Расхождений между нами не бывает даже при чрезвычайных происшествиях.

Теперь и Ромеро затруднялся что-либо сказать. Галакт обратился ко мне:

— Ты один не проронил ни слова. Почему?

— Я слушал вашу беседу.

— У тебя нет к нам вопросов?

— По крайней мере, сотня.

— Мы слушаем тебя.

То, о чем спрашивали галактов мои друзья, было важно, конечно, но имелись проблемы, интересовавшие меня много больше, чем ликвидация необъективной индивидуальной любви.

— Я хочу знать, что вам известно о рамирах и как возникла война между галактами и разрушителями? Сами того не желая, мы тоже вступили в борьбу с разрушителями и уже по одному этому считаем вас естественными своими союзниками…

Галакты опять переглянулись.

У людей переглядывание является очень приблизительным эквивалентом обмена мыслями, речь совершенней раскрывает мысль, чем взгляд. Но галакты искусней нашего пользуются взглядами, — правда, и глаза их огромны. Тигран, видимо, получил согласие товарищей на информацию нас о войне в Персее.

— Рассказ будет долгий, — заметил он.

Мы расселись удобнее на лугу. Речка тихо журчала, это была настоящая вода, не ядовитые никелевые растворы, как у разрушителей. И зелень, покрывавшая берега, пахла земной травой, хоть ни в одной из травинок я не мог признать знакомой. И леса, поднимавшиеся стеной — зеленые неведомые деревья, — раскачивались и шумели вполне по-земному. На другом берегу возвышался дом, он походил на старинные земные виллы с башней и балконами. А вверху тонко светило голубое небо, такое нежное и яркое, что глазам становилось радостно. И воздух, звучный, прохладный, чистый, сам лился в грудь, он был вкуснее даже воздуха Оры.