Андрей Ливадный - Мятежный Процион

Ян кивнул.

— Так вот, он оказался прав. У первого поколения людей не было родителей, по крайней мере, в нашем понимании данного термина.

«Акцепт» проехал ещё несколько метров и остановился.

Впереди, освещённая лунным светом, простиралась лишённая растительности, изрытая шурфами и раскопами вершина пологой возвышенности.

Ян смотрел сквозь лобовое стекло «Акцепта» на безжизненную, покрытую шрамами оплывших от времени раскопов землю.

Сознание, в силу инерции памяти, цеплялось за место события, которое под корень надломило его судьбу.

Усталость прожитых в напряжении суток навалилась как-то сразу, вдруг, будто организм, словно деталь автомата, сняли с боевого взвода.

Ладонь Мари коснулась щеки Ковальского, заставив его вздрогнуть.

— Почему ты улыбаешься? — стараясь скрыть растущую усталость и раздражение, спросил он.

Она убрала руку, не то уколовшись о его щетину, не то ожёгшись о слова…

— Ты ничего не понимаешь, Ян?

Он сумрачно промолчал.

Он промолчал, а Мари не могла объяснить, лёгкая улыбка, словно тень несбыточной надежды, непрожитой ими жизни, продолжала скользить по её губам.

— Не жалей, — произнесла она. — Не оглядывайся назад, и тебе станет легче.

— Но, Мари… — Он резко обернулся, даже не пытаясь понять смысл её слов.

— Ян, неужели десять лет ты прожил вот так?

Он невольно опустил взгляд.

— А как мне было жить? — глухо спросил он. — Чему мне было радоваться, на что надеяться?

— Тебе не нужно было становиться охотником, — без тени упрёка ответила Мари. — Не комплексуй. Пойдём. Мы оба устали.

— Куда? — Ян снова взглянул на окружающую их изрытую землю и всё же мысленно признался себе, что опасается выходить из машины.

Мари не стала уговаривать его. Просто открыла дверь «Акцепта» и вдруг сладко потянулась, разминая затёкшие от долгой езды мышцы.

Ковальский смотрел на неё, а внутри опять стыл холод.

Кем она стала за истёкшие годы? Ян не мог назвать себя трусом, но ему было не по себе. Метрах в трёх вниз по склону росла серебристая дрянь…

— Ян, пойдём.

Он сидел, сжимая в побелевших пальцах надёжный «АПС».

Поверить. Сделать первый шаг навстречу непонятному образу жизни, которого он не просто не знал — не считал возможным.

А если я ошибался?

Значит, ошибались все? Большинство?

Извечный вопрос: может ли один противостоять толпе, массе, стереотипу большинства?

Губы Ковальского тронула горькая усмешка.

Тихо чавкнул пневмоуплотнитель пассажирской двери. Нога коснулась сухого рассыпчатого грунта. Пряный воздух ночи ударил, оглушил, а пальцы по-прежнему цеплялись за ощущение успокаивающего веса надёжного оружия.

Мари обернулась.

Её фигура, облитая таинственным лунным светом, олицетворяла всё, что он мог любить. Образ Мари был единственным, который приходил во снах, даруя покой среди кошмаров. Думал ли он встретить её вновь?

Нет.

Ян был уверен, что Мари погибла. Он видел, как девушка падала, подрубленная автоматной очередью…

Тёплая ладонь вновь коснулась его щеки.

— Пойдём же…

Узкий, тёмный раскоп, края которого были укреплены листами пластика, оканчивался обнажившимся из-под земли люком.

Мари без труда открыла его, массивная овальная плита с вибрирующим гулом падающего механизма уползла вбок, выпустив наружу поток тусклого желтоватого света.

— Это искали андроиды?

— Да. — Мари перешагнула отмеченный уплотнителем порог. — Заходи.

— Почему так тесно? — Ян едва смог повернуться в небольшом тамбуре. Внешний люк начал обратное движение.

— Мы в переходной камере. Внутренние помещения отделены от внешнего мира. Сюда не может попасть инфекция.

Ян не успел спросить «почему», как почувствовал ток горячего, остро пахнущего воздуха, нагнетаемого через невидимые отверстия. Несколько секунд в тесном переходном отсеке росло давление, затем ему показалось, что вокруг бесновато взвихрился смерч.

— Закрой глаза.

Он и так зажмурился, потому что ветер обжигал слизистые, закладывал уши, насильно заставлял дышать, наполняя лёгкие отвратительной, вызывающей спазматический кашель атмосферой.

— Что… это было?..

Ян с трудом открыл глаза, не веря, что остался жив.

Из невидимых отверстий как ни в чём не бывало теперь нагнетался свежий, отдающий запахом озона воздух.

— Дезинфекция.

Внутренний люк дрогнул и мягко, без вибраций, ушёл в переборку.

— Вот мы и дома. — Мари перешагнула порог, коснулась сенсора, и часть стены длинного коридора вдруг просветлела, превращаясь в экран.

Подобного Ян ещё не видел.

Секция внешнего обзора показывала вершину холма. Оставленный снаружи «Акцепт» внезапно тронулся с места, свернул в более широкий наклонный раскоп и исчез из поля зрения.

— Там ещё один вход, — пояснила Мари. — Для техники. Можешь быть уверен: тут нас не отыщут и не потревожат.

— А если кто-то ещё знает про бункер?

— В том и дело, что мы не в бункере. Всё намного сложнее… и проще, — загадочно ответила она. — В двух словах не объяснишь. Мне потребовалось пять лет, чтобы проникнуть сюда и разобраться, что к чему.

Ян лишь покачал головой. Что ему оставалось делать? Только верить Мари на слово.

— Не хмурься. Пойдём.

За длинным коридором, в стенах которого Ковальский насчитал с десяток плотно запертых дверей, открылся просторный зал с полусферическим потолком. Странная с виду мебель в виде мягких кресел, снабжённых непонятными механизмами, окружала овальный стол. На стенах без видимой симметрии перемигивались точечные индикаторы скрытых за облицовочными панелями систем. Воздух был чистым, если не сказать — стерильным.

Всё выглядело чуждо, необычно. Ни в самом городе, ни в старых заброшенных бункерах Ковальский не встречал подобных интерьеров.

Он сел в кресло, которое тут же начало менять форму, подстраиваясь под особенности его телосложения.

Только сейчас он понял, как смертельно устал. События последних суток окончательно измотали его, глаза в буквальном смысле начали слипаться, как только мышцы непроизвольно расслабились в объятиях мягкого удобного кресла.

Ян даже не почувствовал, как провалился в глубокий сон.

Впервые за много лет ему не снились кошмары.

Проснулся он полностью отдохнувшим.

Ещё не открыв глаза, Ян удивился чувству безмятежного покоя, какого не испытывал много лет.

Последний раз он просыпался подобным образом в далёком детстве.

Сладкие секунды, когда рассудок ещё не полностью покинул мир грёз, внезапно и необъяснимо оборвались ворвавшимся в сознание чувством тревоги.

Где я?

Он открыл глаза.