Дэвид Вебер - Тень Саганами

— Я так понимаю, — задумчиво произнёс Ван Дорт, — вы собираетесь заявить что-то насчёт того, насколько важную роль я сыграл в убеждении Вестмана положить конец его партизанщине. После чего собираетесь убедить меня, что мне действительно следует остаться на Монтане для гарантии того, что больше ничего наперекосяк не пойдёт. И, разумеется, вы собираетесь пообещать подобрать меня на обратном пути после рандеву, чтобы доставить на Шпиндель.

— Вот значит как вы считаете? — у Терехова определённо был вид человека, пытающегося собраться с мыслями, и Ван Дорт радостно ухмыльнулся.

— Ну, вы определённо приложили немало стараний к тому, чтобы сфабриковать "убедительный" довод в пользу того, что мне следует отправиться на "Эриксоне". Который, как своевременно подсказал мне мой острый разум, был единственным из ваших гонцов, кто не вернётся обратно на Монтану до того, как вы помчитесь на рандеву с "Копенгагеном".

— Полагаю, — после краткой паузы сказал Терехов, — что этот разговор нам следует продолжить в комнате для совещаний. — Он перевёл взгляд на Наоми Каплан. — Канонир, мостик ваш.

— Слушаюсь, сэр. Мостик мой, — отозвалась та, и Терехов поднялся из кресла и поманил за собой Ван Дорта.

Когда за ними захлопнулся люк комнаты для совещаний, мантикорец повернулся к своему гражданскому гостю.

— А теперь, — заявил он, — выкладывайте, что за гнусную интригу вы мне приписываете.

— Да бросьте, Айварс! — закатил глаза Ван Дорт. — Я более-менее представлял, что у вас на уме, ещё с того момента, когда вы вынудили нас с Тревором Баннистером помочь вам придумать способ украсть "Копенгаген".

— Позаимствовать, — практически рефлекторно поправил его Терехов, а Ван Дорт громоподобно фыркнул.

— Ах, простите! — заломил он руки. — Конечно же, я имел в виду "позаимствовать"! И хватит пытаться увильнуть от разговора.

— Я и не пытаюсь увильнуть, — запротестовал Терехов. Ван Дорт гневно сверкнул на него глазами, и капитан пожал плечами. — Ладно уж, продолжайте разоблачение моего коварства.

— Айварс, — куда более серьёзно продолжил Ван Дорт, — у вас могла быть только одна причина для того, чтобы "позаимствовать" грузовое судно солли, загрузить ему в трюм один из ваших автономных разведчиков, и послать его на Монику. Особенно когда за этим следует отправка приказов всем кораблям, находящимся в системах Дрезден, Талботт и Тиллерман присоединиться к вам, прежде чем вы отправитесь на рандеву с "Копенгагеном" после возвращении того с Моники. И уж тем более, когда назначенная вами точка рандеву располагается в сотне световых лет от Монтаны… и только в тридцати восьми от Моники.

— Это просто обычная предосторожность.

— Также как, вне всякого сомнения, и то, что вы ничего не сказали никому из монтанцев о последнем визите "Марианны" на Монику. Помните, том, когда Дуань и его головорезы высаживали техников "Технодайна"?

— Ну, может быть не совсем обычная.

— Да хватит уже! Вы даже реквизировали единственный курьер Саттлза и отправили его с сообщением на Тиллерман. Приказав возвращаться прямо сюда и сопровождать вас к точке рандеву.

— Ладно, Бернардус, — решительно завил Терехов, — я и так знаю, что вы умный человек. А теперь расскажите мне, почему мне не следует оставить вас здесь?

— Потому, что я не останусь, — не менее решительно отрезал Ван Дорт.

— Не глупите. Разумеется, останетесь.

— Только если вы готовы приказать морпехам силой выкинуть меня на планету, — упёрся Ван Дорт.

— Бернардус, образумьтесь!

— Не выйдет. Вы подстроили всё так, что к тому времени, когда "Эриксон" доберётся до Шпинделя, будет уже слишком поздно, чтобы Хумало или баронесса Медуза могли успеть отправить вам запрет покидать Монтану. Вам, и всем тем кораблям, что вы сумеете забрать с собой из состава "Южного патруля" Хумало. А если "Копенгаген" сообщит то, что как мы с вами оба подозреваем должен сообщить, из точки рандеву вы двинетесь прямиком на Монику. И не пытайтесь, чёрт подери, строить невинное выражение лица! Что за чертовщину вы, по-вашему, творите?

— Проявляю инициативу, как и полагается старшему офицеру Её Величества, — без какого-либо намёка на юмор ответил Терехов.

— А также устраиваете всё так, чтобы никто никаким чёртом не смог вас остановить. И обеспечиваете Звёздному Королевству "правдоподобное неведение" на случай, если всё это обернётся фонтаном дерьма. Королева сможет дезавуировать ваши действия с абсолютно правдивым заявлением о том, что ни единый из ваших начальников не знал, что вы планируете устроить, и что ваши действия, от первого и до последнего, не были санкционированы.

— Может быть.

— Что ж, вам не удастся сделать это без меня.

— Почему нет? — впервые в голосе Терехова прорезалось заметное раздражение, и Ван Дорт сухо улыбнулся.

— Отчасти потому, что я отказываюсь делать вид, что вы обвели меня вокруг пальца. Я не намерен выставиться перед всей галактикой таким кретином. Отчасти потому, что если мы отправимся в этот ваш идиотский набег вдвоём, у Королевы будет двое сорвиголов, на которых можно возложить вину. Но в основном? — взгляд Терехова он выдерживал не отводя горящих глаз. — В основном потому, что всю эту кашу заварил я, когда разродился блестящей идеей организации референдума. Если смотреть в корень, Айварс, то всё что произошло, включая Нордбрандт, Вестмана и Монику, произошло по моей вине. Так что если кое-кто собирается подставить на кон собственную идиотскую жизнь, а вместе со своей, возможно, и жизни изрядного количества других людей, то я намерен быть рядом с ним.

— Бернардус, это, несомненно, самое самонадеянное заявление из всех, что я слышал за свою жизнь. Один человек, кем бы он ни был, не может приписать себе все заслуги — и взвалить на себя всю вину— за действия всех людей, населяющих скопление размером с Талботт!

— Может и нет, — пыл Ван Дорта угас, и он наконец-то отвёл взгляд. — Может и нет. Но я провёл всю свою сознательную жизнь, пытаясь не дать родной планете попасть в когти Пограничной Безопасности, и ради этого продал душу дьяволу. Я интриговал, я давил на людей, я вымогал концессии, выжимая из целых планет последние стеллары. Хотел я того или нет, я пожертвовал своей одержимости собственных жену и дочерей. Пятнадцать дней назад я отдал ей в жертву Рагнхильд Павлетич и ваших морпехов. Всех их я отправил в жертвенный огонь, и самое страшное то, что я сделал бы это и ещё раз. Так что если ублюдки из Пограничной Безопасности — или откуда угодно ещё — думают, что могут заявиться и захапать всё, что мне дорого, всё, к чему я старался не подпустить когти солли ценой собственной души, собственной жизни и жизней людей, которых я люблю, то я, чёрт побери, буду там, где они встретят своё поражение!