Роберт Сойер - Плечи великанов

Стеклянная крышка моего криогроба скользнула в сторону, и я схватился за мягкие ручки, чтобы подняться с черного фарфорового основания. Большую часть полета на корабле царила невесомость, но сейчас, когда скорость замедлялась, чувствовалось мягкое давление книзу. На борту еще не установилась полная земная гравитация, и я был очень этому рад. Мне требовались день или два, чтобы снова научиться твердо стоять на ногах.

Мой модуль отделялся от других перегородкой, на которую я прикрепил фотографии родных, оставшихся на Земле: своих родителей и родителей Хелены, а также сестры и двоих ее сыновей. Моя одежда терпеливо дожидалась меня двенадцать столетий, и у меня имелись основательные подозрения, что она давно уже вышла из моды. Я оделся (в криокамере я, разумеется, лежал голый) и, покинув модуль, увидел Линг, которая появилась из-за перегородки, заслонявшей ее криогроб.

— Доброе утро! — сказал я, пытаясь придать голосу уверенность.

Линг, одетая в голубой с синим спортивный костюм, широко улыбнулась:

— Доброе утро!

Мы обнялись как старые друзья, которым довелось вместе пережить захватывающее приключение. Затем отправились на мостик, полушагая-полупаря в условиях низкой гравитации.

— Как спалось? — спросила Линг.

Вопрос был задан неспроста. До нашей миссии максимальный срок криозаморозки составлял пять лет — именно столько спали астронавты во время полета к Сатурну; «Дух первооткрывателей» считался первым земным межзвездным кораблем.

— Отлично, — сказал я. — А тебе?

— Тоже отлично, — ответила Линг. Но затем она остановилась и коснулась моей руки. — Тебе… тебе снились сны?

Активность мозга почти полностью прекращается в период криозаморозки, но несколько членов экипажа «Кронуса», корабля, летавшего к Сатурну, утверждали, что видели короткие сны, в общей сложности две-три минуты за все путешествие, длившееся пять лет. За время, проведенное нами в космосе, мы могли видеть сновидения в течение многих часов.

Я покачал головой:

— Нет. А тебе?

Линг кивнула:

— Да. Мне снился Гибралтарский пролив. Бывал там когда-нибудь?

— Нет.

— Он расположен на южной границе Испании. Через этот пролив из Европы можно увидеть Северную Африку. На испанской стороне остались следы неандертальских поселений. — Линг имела докторскую степень по антропологии. — Но эти древние люди никогда не были на другом берегу. Они видели, что там земля — новый континент! — всего лишь в тринадцати километрах. Такое расстояние можно преодолеть вплавь, обладая определенным мастерством и выносливостью, либо на плоту или лодке. Но неандертальцы никогда не добирались до противоположного берега и, насколько мы знаем, никогда даже не пытались.

— И что тебе снилось?

— Мне снилось, что я еще подросток и живу в неандертальской общине. Я пыталась убедить других, что мы должны переправиться через пролив, чтобы увидеть новую землю. Но не могла — их это не интересовало. Там, где мы жили, хватало еды и укрытий. В конце концов я решила в одиночку переплыть на ту сторону. Вода была холодной, а волны — высокими, и мне с трудом удавалось набирать воздух в легкие, но я плыла и плыла, а затем…

— Что?

Линг пожала плечами:

— Затем я проснулась.

Я улыбнулся:

— Ну, на этот раз мы доведем дело до конца.

Мы подошли к двери, ведущей на мостик. Она открылась автоматически, как только мы приблизились, но при этом страшно заскрежетала: смазка, должно быть, высохла за последние двенадцать веков. Комната была прямоугольной, с двойным рядом пультов управления, обращенных к большому выключенному экрану.

— Расстояние до Сороры? — спросил я

— Одна целая две десятых миллиона километров, — ответил компьютер.

Я кивнул. Примерно в три раза больше, чем расстояние от Земли до Луны.

— Включить экран, показать панораму.

— Осуществляется смена автоматического управления на ручное, — произнес компьютер.

Линг улыбнулась:

— Ты опережаешь события, партнер.

Я смутился. «Дух первооткрывателей» медленно приближался к Сороре; выхлопы двигателей, работающих на реакции ядерного синтеза, производились по направлению движения корабля. Оптические сканеры сгорели бы, если бы их затворы были открыты.

— Компьютер, выключить ядерные двигатели.

— Выключаю.

— Дать изображение как можно скорее! — приказал я. Гравитация исчезла, только когда двигатели корабля были выключены. Линг держалась за один из поручней, прикрепленных к верхней части ближайшего пульта управления; я был еще слаб после пробуждения и свободно летал по комнате. Примерно через две минуты включился экран. Тау Кита находилась прямо в центре, желтый диск величиной с бейсбольный мяч. Вокруг были хорошо видны четыре планеты размером от горошины до виноградины.

— Увеличить Сорору, — произнес я.

Одна из горошин выросла до бильярдного шара, хотя Тау Кита осталась прежней.

— Еще больше, — велела Линг.

Планета стала величиной с футбольный мяч. Освещена была треть диска, и Сорора предстала в виде широкого полумесяца. К счастью, она выглядела именно так, как мы только могли мечтать, — огромный кусок гладкого мрамора с завитками белых облаков и безбрежным голубым океаном, а еще…

Была видна часть континента. И она оказалась зеленой, ее несомненно покрывала растительность.

Мы снова обнялись. Когда мы покидали Землю, никто не испытывал уверенности в том, что на Сороре есть растительность. «Дух первооткрывателей» укомплектовали по максимуму: в его грузовых отсеках имелось все необходимое для выживания даже в безвоздушном мире. Но мы надеялись и молились о том, чтобы Сорора оказалась похожей на Землю, чтобы она была ее истинной сестрой, еще одной Землей, еще одним домом.

— Она прекрасна, правда? — спросила Линг.

На моих глазах выступили слезы. Да, она прекрасна, поразительна, великолепна. Огромный океан, пушистые облака, зеленая суша и…

— Боже мой! — произнес я чуть слышно. — Боже мой!

— В чем дело? — заволновалась Линг.

— Разве ты не видишь? Посмотри!

Линг прищурилась и придвинулась ближе к экрану.

- Что?

— На темной стороне. Она снова пригляделась:

— Ох…

Тусклые огоньки усеивали темную сторону планеты, почти незаметные, но тем не менее вполне реальные.

— Может быть, это вулканизм? — спросила Линг. Возможно, Сорора была не так уж идеальна.

— Компьютер, спектральный анализ источников света на темной стороне планеты! — приказал я.

— Преимущественно свет ламп накаливания, цветовая температура — пять тысяч шестьсот градусов Кельвина.

Я выдохнул и посмотрел на Линг. Это не вулканы. Это города.

Сорора, на путешествие к которой мы потратили двенадцать веков, этот мир, который мы собирались колонизировать, мир, хранивший полное молчание, когда его исследовали радиотелескопы, уже был обитаем.