Стенли Вейнбаум - Планета-хищник

Продолжая утомительный путь на запад, вконец измотанный Хэм с радостью увидел неподалеку одиноко стоявшее дерево. Среди поселенцев оно носило название «Приятель», некогда придуманное ныне покойным исследователем Венеры Берлингеймом. Такое прозвище он дал этому представителю растительного мира за то, что тот не охотился на крупную дичь, ограничивая свои аппетиты разными мелкими тварями. Поэтому, безобидное для людей, оно часто давало им приют в своей кроне.

Хэм проворно взобрался на ствол и укрылся среди ветвей в удобной развилке. Пять часов крепкого сна восстановили силы, и отдохнувший Хэм снова обрел свой привычный оптимизм. Он осторожно освободился от облепивших его побегов, убедился, что никакая алчная пасть не притаилась под деревом и спрыгнул вниз. Перед тем как отправиться в путь, он дружески похлопал Приятеля по стволу, благодаря за привал.

Уже давно приютившее путника дерево растворилось в тумане, пару раз принимался идти дождь, и Хэм, втянувшийся в размеренный темп ходьбы, едва не пропустил показавшееся среди растительности белое пятно. Но, инстинктивно почувствовав опасность, он отбежал подальше и укрылся за каменистым выступом: из зарослей катился вал белой бесформенной массы.

Это было еще одно чудовищное порождение венерианской природы — живая протоплазма, сжирающая все на своем пути. Ее скопления встречались повсюду, размеры менялись от одной-единственной клетки до сообщества весом в несколько тонн. Ею руководил единственный инстинкт — голод, и, подчиняясь ему, она оставляла за собой лишь голую черную почву, покрытую омерзительной слизью, на которой тут же разрасталась плесень.

Она не упускала ничего мало-мальски съедобного: если краев этой отвратительной прожорливой массы одновременно касались какие-то привлекательные кусочки, она делилась на два потока и продолжала утюжить поверхность планеты, разливаясь иногда, словно рукава в дельте реки.

Механизм движения этого кошмара до сих пор оставался неясным, однако подчас его скорость достигала нескольких миль в час. Вот и теперь протоплазма катила мимо спрятавшегося Хэма со стремительностью, которой позавидовал бы профессиональный бегун. Это безмозглое создание было одним из самых жутких обитателей планеты. Уничтожить его смог бы только огненный поток сродни напалму, поскольку даже выстрел из бластера не ликвидировал все клетки одновременно: уцелевшие тут же воссоздавали утраченное.

Человек в защитном комбинезоне не представлял никакого интереса для «живого теста» — так прозвали протоплазму англичане, имея, по-видимому, в виду ее цвет и повадки. Непосредственная опасность заключалась в том, что слизистая масса, накрывшая неосторожного путника с головой, попросту душила его.

Хэм с трудом преодолел искушение разрядить в ползущую мимо него гадость свой бластер, но холодный рассудок пригасил несвоевременную горячность. Эта дрянь сейчас не угрожала ему, а вскидывать оружие следовало только при непосредственной опасности. Поступать иначе — и глупо, и дорого, поскольку при каждом выстреле сгорал алмазный заряд, энергия которого преобразовывалась в мощный испепеляющий световой поток. Кстати, он практически уничтожал и само оружие: после каждого выстрела приходилось заменять пострадавший от огромной температуры ствол.

Между тем последняя волна протоплазмы миновала укрытие Хэма, и тот выпрямился, чтобы оценить результаты деятельности прожорливого чудовища. Рассекая заросли надвое, с востока на запад пролегла ровная черная полоса обглоданного грунта, покрытого слизью. В некоторых местах уже начала появляться плесень — провозвестник того, что через несколько часов этот коридор вновь сомкнётся с окружающими джунглями.

Следовало спешить, чтобы воспользоваться неожиданным подарком судьбы, и Хэм с удовольствием зашагал по словно бы проутюженной дороге, зорко всматриваясь в зеленые стены по обеим ее сторонам. Но, похоже, лесные обитатели, устрашенные набегом протоплазмы, не спешили вернуться к месту ее пиршества, и в течение пяти часов Хэм не зафиксировал ни одного агрессивного выпада.

К этому времени путь перестал быть ровным и гладким: новая генерация растений лезла из почвы, и каждый стебель старался опередить соседа и, если возможно, уничтожить его. Колтун из трав уже мешал передвижению, и все же Хэм двигался значительно быстрее, чем при зигзагообразных метаниях от одного Джека-Хватателя к другому. Похоже, не ему одному пришла в голову мысль воспользоваться дорогой, проложенной потоком протоплазмы: навстречу стремительно двигался венерианец — подобный тем, у кого бродячий торговец выменивал зикстчил.

Это было странное существо на четырех коротеньких ножках с двумя руками, кисти которых напоминали садовые секаторы. Крупная голова казалась воткнутой прямо в коренастое тело, а на плоском круглом лице сияли загадочным блеском три глаза, расположенные на разной высоте относительно широкого безгубого рта.

Абориген передвигался прыжками, стремительно расчищая себе дорогу клацающими клешнями-секаторами. Хэм взмахнул рукой и произнес:

— Мо-орра!

Это слово на языке коренных жителей центрального Хотленда имело множество значений — от дружеского приветствия до угрозы и предупреждения об опасности. Кроме того, применение его в качестве существительного означало мир, войну, храбрость и даже страх.

Тот или иной смысл слову придавала интонационная окраска, а также выражение лица — особенно глаз. Если со звучанием слов еще худо-бедно можно было разобраться, то язык мимики оставался недоступным людям.

Эмоциональная окраска произносимого позволяла аборигенам обходиться всего парой сотен слов, однако механическое заучивание их не приближало человека к знанию языка: следовало вникать в тайное звучание речи, словно в загадочную космическую музыку. Вероятно, поэтому люди, обладавшие музыкальным слухом, скорее находили контакт с венерианцами.

Эту особенность местного языка земные филологи открыли сравнительно недавно, и теперь, вероятно, ряды исследователей пополнят профессиональные музыканты. То-то повеселимся, усмехнулся про себя Хэм, ожидая ответа на свое приветствие и вспоминая недавнюю встречу с протоплазмой.

Венерианец тем временем, видимо, анализировал услышанное, но, похоже, Хэм вложил в звучание слова правильный смысл, потому что тот наконец сказал:

— Мо-орра.

Затем снова надолго умолк, пристально вглядываясь в улыбающееся лицо человека. Вероятно, осмотр вызвал положительную реакцию аборигена, и он спросил:

— Оук?

Это слово имело меньшую смысловую нагрузку и касалось лишь сведений о конкретном собеседнике: кто он, откуда пришел и где его жилье.