Любовь Безбах - Агрессор

Власов говорил мне о том, что его флот готовится к какому-то мифическому бою, а сам, расслабившись, развалился на своем крепком стуле. Я ему не поверила. Он явно хотел поговорить со мной еще, но я не собиралась поддерживать разговор, загасила сигарету и встала. Привычка командовать взяла верх, и он сказал:

— Можете идти.

Как будто я не могла уйти без его команды! Это рассмешило меня, и я сказала:

— Вам надо готовиться к бою. Не буду отнимать у вас драгоценное время.

Пожалуй, в моем положении хамить не стоит, хотя схамила я сквозь искренний смех, который тщетно пыталась подавить. Я не ожидала, что мне станет смешно. Нервы расшатались вконец. Я поспешно убралась восвояси. В прошлый раз я тряслась от страха, в этот раз от смеха. Как ни странно, Власов мне симпатизировал. Было в нем что-то подкупающее. И еще: я перестала его бояться. Больше он не казался мне страшным.

Когда я покинула каюту Власова, я ощутила небольшую качку. Видимо, во время разговора со Слепым мне было не до нее, раз я ее не заметила.

С профессорским зельем я переносила псевдокачку гораздо легче. Вибрация оставалась такой же мучительной. Лисьенская люстра — сильно уменьшенная копия люстры в гостиной — непрерывно дребезжала. Качка загнала меня в кровать, потому что оставаться на ногах стало невозможно. Невозможно стало даже передвигаться на четвереньках. И главное, невозможно было предсказать, в какую сторону "провалится" линкор в следующий раз. На душе длились сумерки. Я строила всевозможные варианты, как узнать о здоровье мужа и детей. Выздоравливают ли они или, возможно, умерли?

Затяжные провалы прекратились вместе с вибрацией, зато наступила невесомость. Я медленно воспарила над кроватью вместе с одеялом. К такому обороту я не готовилась даже несмотря на предупреждение Власова, которому я не очень-то поверила. Я бестолково потолкалась между зеленоватыми переборками каюты, не зная, куда девать собственные конечности. Одеяло предательски покинуло меня. По инерции я медленно дрейфовала к потолку, где мне пришлось уворачиваться от люстры, выполняя бестолковый акробатический номер. Никаких ламп в люстре не было и в помине. Лисьенские камешки, получив энергию, светились сами. "Слезы" теперь брызгали с люстры в разные стороны. Очень красиво. Мне удалось укрепиться на потолочных выступах, служивших украшением, я повисла "вниз головой" и возомнила себя летучей мышью, как раз такой, какую я видела у Власова в каюте. Убивая время, я баловалась с люстрой, подставляя ладони под непрерывный "светопад" с лисьенских камешков.

Эта пытка продолжалась почти всю корабельную ночь, во время которой я не сомкнула глаз. Гравитаторы разгонялись постепенно, так же постепенно приходило приятное ощущение тяжести столь любимого тела. Наконец не качало, не вибрировало, не тряслось, не дребезжало, и наконец я нахожусь на палубе! Нос был заложен. Ползком я подтащилась к зеркалу и одурело уставилась на свое одутловатое лицо. Оно мне не понравилось. Я капризно отвернулась от собственного отражения, подобрала вероломное одеяло и сонно зевнула. Больше невесомости я не хотела.

Завтрак мне принесла узкокостная, огненно-рыжая девушка лет восемнадцати. Ее пламенные волосы озарили гостиную яхты. Ее лицо и руки были сплошь усыпаны веснушками, светло-карие глаза обрамляли рыжие пушистые ресницы. Она улыбалась куда-то внутрь себя и имела несколько отстраненный вид, будто этот человек жил в своем собственном замкнутом мире, не особенно высовываясь наружу. Она была настолько притягательна, что я не удержалась и расплылась в улыбке. Она передала мне контейнер с завтраком.

— В десять утра принесу ланч, — сказала она.

— Разве нельзя поесть в столовой?

— Идет бой. Меня во время боя отстраняют от дежурств, потому что я, видите ли, женщина.

Я недоверчиво пожала плечами. Какой бой? Было тихо.

Рыжая повернулась, чтобы уйти, но тут сильный толчок поверг нас обеих наземь. Я тут же вскочила на ноги, паникуя.

— Что это? Что? Что это было?

— В нас попали торпедой.

Рыжая очутилась на ногах быстрей меня. Она склонила голову, будто прислушивалась. — В причал угодили.

Она быстро, почти бегом, покинула яхту. Почему она решила, что угодили именно в причал? Я осталась одна наедине со своими страхами, чувствуя себя почти погребенной заживо.

Я сожалел, что она ушла. Обычная одежда экипажа открывала гораздо больше, чем просторный мужской халат, но все равно недостаточно. Фигура выглядела захватывающе, маленькая, ладная, стройная. Джемпер слегка обтягивал высокую грудь. Ее пластика мешала мне трезво мыслить, каждый ее взгляд пронзал меня, как нож. Мог ли я предполагать, что так крепко сяду на мель? Я представил себе, какая у нее гладкая и теплая кожа, как вздрогнет ее упругий мускул под моей ладонью… Я с досадой встряхнул головой, отбрасывая непрошеные мысли. На защиту Зарбая встал почти весь флот Солнечной Федерации, подкрепленный флотом самого Зарбая. Разведчики донесли соотношение единиц противника и его расположение в зоне планеты. Земля не рискнула выставить весь свой флот. С точки зрения защиты самой Земли, это было оправданно. Зарбай имел весьма жиденький военный флот, но зарбаяне переоборудовали под военные корабли все свои коммерческие и пассажирские суда, приостановив на время лихолетья жизненно необходимые перевозки. Шутить они не собирались. Бой обещал быть жестоким и кровавым. Захлебнется кровью медчасть "Стремительного", хотя смерть в космосе чаще всего мгновенна. Я не исключал, что зарбаяне при поддержке земной столицы будут стоять насмерть, и их придется разбить наголову. Я мрачно хмурился. Отказаться от Зарбая значило не выполнить ультиматум. Я направился в рубку.

— Курс на Кардабай, — приказал я Надыкто.

Надыкто начал быстро отдавать приказания. Наш флот в неполном составе устремился к Кардабаю.

…Как она чувствует себя, непривычная к обыкновенным нагрузкам?..

Кардабай тоже входил в условия ультиматума. Я надеялся поражением Кардабая немного остудить пыл зарбаян. Кардабай тоже готовился к нападению. Правда, без поддержки Земли и, разумеется, без какой-либо поддержки Содружества. Кардабай получит по заслугам, ведь его флот, в свою очередь, тоже не пришел на помощь соседям, когда они со мной воевали. На нашей стороне стояли внезапность, численный перевес, скорость и дисциплина. Кардабай смог выставить против нас военную эскадру в 26 кораблей, моя эскадра, шедшая на Кардабай, составляла 49 судов. Кардиане знали о численности вражеского флота, поэтому, стоило нашим кораблям появиться на их радарах, кардиане обстреляли нас ракетами дальнего действия. Этим они нарушили Кодекс, запрещающий применение подобных ракет вблизи населенных и пригодных к жизни планет. Наши артиллеристы без труда перехватывали ракеты в середине полета. Мы пока не стреляли, стремясь подавить противника демонстрацией мощи. Крылья нашего флота изогнулись спиралью на виду у противника. Эскадра Кардабая непрерывно извергала огонь, как извергает лай маленькая напуганная шавка. Я вышел на связь с флагманом кардиан и предложил сдаться. В ответ кардиане только усилили обстрел. Сквозь строй кардабайских судов со стороны планеты навстречу нам понеслись раскаленные добела "веретена" — на Кардабае заработали наземные установки противопространственной обороны. На вылете из атмосферы температура "веретен" достигала десяти тысяч кельвин. Наши корабли маневрировали, уворачиваясь от "веретен". Уничтожать эти снаряды ракетами было довольно опасно: "веретена" распадались на несколько крупных осколков, летящих по отдельным непредсказуемым траекториям, способных пробить обшивку корабля за счет температуры и скорости. Шесть наших кораблей на время отошли в сторону, извергая ослепительно-белые огненные струи.