Георгий Мартынов - Каллисто

— Там живут.

— Так неужели бы ради меня одного стали бы проводить сети труб для снабжения?

— Разумеется.

— А вам не кажется, что производить такую работу ради одного человека нерационально?

Четверо каллистян переглянулись. Вопрос, очевидно, показался им непонятным.

— Вы же не удивляетесь, что в этом доме, где вы живете, все это есть? — мягко спросил Линьг.

— Здесь город. В нем живут миллионы людей, пусть даже тысячи.

— Но в этом доме живут не миллионы и не тысячи. Вы могли бы жить тут и один.

— Не знаю, право, как пояснить вам мою мысль. Здесь, в Атилли, много домов. Провести трубы в один или в десять, в сто — разница небольшая. Я имею в виду затрату времени и материалов. Но вести эти трубы за сотни километров ради одного человека — это другое дело. В один дом…

— Но ведь в этом доме живут люди, не правда ли? — спросил Гесьянь таким тоном, каким говорят с человеком, не желающим понять очевидной истины. — Разве эти люди не имеют права на то, чем владеют остальные?

— Мы привыкли все расценивать на деньги, — сказал Широков по-русски. — У них материалы не имеют цены. Потребности человека — единственное мерило.

— Прихоть одного человека, — продолжал Синяев, не слушая Широкова, — еще не причина производить огромную работу. Если человек хочет жить вдали от коллектива, то пусть сам доставляет себе то, что ему нужно.

— Работа, насколько я знаю, совсем не такая большая, — сказала Дьеньи.

— Ее производят машины, — добавил Линьг. — А материалов на Каллисто достаточно для чего угодно.

— Что будем смотреть дальше? — спросил Георгий Николаевич, видя, что в этом вопросе им не понять друг друга.

— По-моему, пора обедать, — сказала Дьеньи. — Я голодна.

— Да, верно, и я голоден, — поддержал ее Широков. — Идемте в бассейн. Надо освежиться и отдохнуть.

— Может быть, нам лучше оставить вас? — спросил Гесьянь. — Мы можем вернуться позже.

«Бьиньг просил не утомлять их, — подумал он. — Но как узнать, насколько они устали? Я все еще плохо понимаю выражение их белых лиц».

— Нет, пожалуйста, останьтесь с нами, — попросил Широков.

Ему очень не хотелось, чтобы Дьеньи ушла. Стараясь делать это незаметно, он все время любовался девушкой. В ее присутствии он чувствовал себя как-то особенно хорошо.

— Мы охотно останемся, — ответил Гесьянь. — Я думаю, что вам нужен отдых.

— Вы нам не помешаете.

После купания, как всегда влившего в них новые силы, все перешли в столовую.

Гесьян порекомендовал после обеда полежать часа два, но Широков и Синяев отказались. Им хотелось продолжить «путешествие». Экран давал настолько полную и реальную картину, что это создавало иллюзию действительного путешествия. За один день они узнали о Каллисто больше, чем за два предыдущих месяца.

— Что вы хотите увидеть? — спросил Гесьянь, когда все снова устроились возле чудесного «окна».

— Если возможно, завод, — ответил Синяев.

Нажата кнопка, произнесены нужные слова, и вот перед ними появился заводской цех.

Идеальная чистота, полная тишина, не видно ни одного человека.

Гигантский зал полон машин. Но где они? Тянутся далеко в глубину ряды труб, стоят странной формы не то кубы, не то многогранные шары.

— Это и есть машины, — сказал Линьг.

Никакого движения.

— Что изготовляет этот завод?

Гесьянь переключил экран.

Большое и очень высокое помещение, без крыши. Видно небо. Оно, как всегда, безоблачно. В Атилли дождь редко бывает нужен. На полу стоят крупные олити. Движущиеся машины грузят на них пакеты с изображением зеленой звезды. Загруженные олити взлетают, на их место опускаются новые. Работа идет без перерывов. И снова не видно ни одного человека.

— Завод медикаментов, — сказал Линьг. — Их только два на всей Каллисто.

— Их продукции хватает на все население? — с профессиональным интересом спросил Широков.

— Даже с излишком. Время от времени приходится останавливать завод, а то и оба сразу.

— Кто это делает?

— Дежурный по сектору, по указанию поста Каллисто.

— Почему на олити нет людей? — спросил Синяев.

— Это грузовые машины. Они перевозят продукцию с завода на склады. Люди не нужны, управляют автоматы. Маршрут всегда один и тот же.

— На заводе совершенно нет людей?

— Есть дежурные механики. Что-нибудь может испортиться.

Гесьянь снова переключил экран. Появилась небольшая, хорошо обставленная комната, точно где-нибудь в жилом доме. У стола в мягких креслах сидели шестеро каллистян. Перед ними находились экраны, на которых виднелись цеха завода. Но, прежде чем Широков и Синяев успели рассмотреть дежурную комнату, экран «погас», то есть опять появился перед ними.

— Нельзя отвлекать их внимание, — сказал Линьг. — Тем, что показали вам это помещение, мы нарушили правило. Соединяться с механиками имеет право только дежурный по сектору.

— Они нас даже не заметили.

— И не могли, — сказал Гесьянь. — Я не давал сигнала.

— Как они узнают, что где-то произошло повреждение? — спросил Синяев.

— Машины сами вызывают механика. Мы могли бы посмотреть, как это делается, но боюсь, что придется сидеть перед экраном долгие дни, так как повреждения редки. Большинство мелких неполадок машина исправляет сама на ходу, не прекращая работы. Кроме того, существуют автоматические «механики», вроде тех, что убирают комнаты. Они умеют исправлять определенные повреждения без участия человека.

«Путешествие» продолжалось.

Один за другим на экране появлялись заводы — одежды, обуви, мебели, олити…

Всюду одна и та же картина.

Длинные залы, блистающие безукоризненной чистотой, трубы, непонятной формы машины, полная тишина.

Автоматические конвейеры, непрерывно выдающие поток вещей. Грузовые, никем не управляемые олити взлетают, садятся, снова взлетают.

Могучая река днем и ночью «затопляет» планету бесчисленным количеством разнообразной продукции.

— Хватит! — сказал наконец Синяев. — Довольно заводов. От всего этого голова кругом идет.

— Да, хватит, — со вздохом повторил Широков. «Далеко нам до такого развития автоматики и такого изобилия. Но все это у нас обязательно будет».

— Может быть, вообще хватит? — спросил Гесьянь. — Возобновим осмотр завтра.

— Покажите нам какое-нибудь зрелище, — попросил Широков. — Надо разнообразить впечатления.

— У вас есть театры? — спросил Синяев.

— Были. Но теперь в том смысле, как у вас, нет. Все представления фиксируются на пленку.

Линьг не сказал: «пленка». Такого слова у каллистян не было. Изображения и звук записывались на дисках, отдаленно напоминающих патефонные пластинки, очень маленькие по размерам.