Вилли Конн - Герой Бродвея (сборник)

Все темнее становилось вокруг. Палатка девушки, такая незащищенная, погружалась во мрак. Меня обступили ночные тени — бледные призраки дневных, а над старой елью, там же, где и вчера, лютым ночным оком зажглась звезда. Я ощущал ее холодные лучи, вызвавшие вчера тот отвратительный страх. Но сегодня все было иначе. Я боялся не за себя, а за Лили. Любовь пропала, инстинкт самосохранения — могущественнейший из всех и мой ангел — хранитель не в силах был что-либо изменить.

Стало совсем темно. Враждебные силы вступили в свои права. Тихо зашуршал папоротник, над лесом всплыла луна, такая же яркая, как и в прошлую ночь.

Ровно в полночь я услышал легкие шаги. По тропинке, ведущей к баньке, залитая лунным светом, словно подсвеченная изнутри, шла совершенно голая Лили. И опять в ее движениях было что-то от оживших восковых фигур… Неведомая сила влекла ее к старой баньке. Почувствовав неладное, я, не таясь, пошел вслед за ней. Завернув за угол, припал покрытым испариной лбом к стеклу, и увидел слабо освещенную баньку. Свеча стояла на том же месте. На скамье, где когда-то сидела Элла, была Лили. Пышные волосы чуть касались обнаженной груди, а стройные ноги и голые бедра лишь угадывались в полумраке. Внезапно пламя свечи заколебалось. Отворилась дверь баньки, и на пороге появился егерь! Усмехнувшись, он подошел к Лили… Широко открытыми глазами она неотрывно смотрела на него. Егерь нагнулся, и подхватив ее под колени, положил на скамью.

Я кинулся к двери. Рванул. Застучал. Она была заперта.

— Лили! Лили! — исступленно кричал я. А надо мной, как взбесившаяся обезьяна гримасничала и кривлялась злая звезда.

Наконец дверь поддалась, и я ввалился в баньку. Она была пуста! Я вспомнил слезы на глазах егеря, застигнувшего нас с Эллой. Как ему должно быть было больно! Но разве можно сравнить его влюбленность в Эллу, в эту вертлявую сороконожку, с моим чувством к Лили? Мою боль с его болью?

Не знаю, как долго я плутал в лесу, прежде чем ноги сами вывели меня к палатке Лили. Я сел поодаль на старый, иссохшийся пень и обхватил голову руками в своем безутешном страдании.

— Дан! — услышал я тихий, мелодичный голос.

Полог палатки приоткрылся, и изящная девичья рука поманила меня к себе. Сгорая от стыда и ревности, я пошел к ней.

Палатка была наполнена прозрачным малиновым светом, исходившим от невидимого светильника. Внутри она казалась небольшим, но очень уютным залом… Лили лежала на чем-то, покрытом шелковистой тканью с узорами. Она была такой же, как днем, ничто не напоминало в ней ожившую восковую куклу.

— Тебе плохо, Дан? — ласковые руки девушки легли на мое плечо.

— Я ненавижу тебя Лили, и презираю себя, — поражаясь своей смелости, выпалил я.

— Что случилось, Дан?

— Ты знаешь, Лили.

— Дан, ты должен мне рассказать все, слышишь? И ничего не утаивай, это очень важно. — Лили легко обняла меня и погладила по голове. — Ну, пожалуйста.

Срывающимся от волнения голосом, стараясь не смотреть ей в лицо, я рассказал все.

— И ты в это поверил, Дан? — Лили нежно погладила меня по щеке.

— Но я же видел!

— Глупый, глупый Дан, — она вдруг прижалась ко мне, кроткая и очаровательная.

Куда делись мои мучительные переживания?

— Знаешь, как мне было плохо, Лили? — я уронил голову на ее плечо.

— Думаешь, мне приятно то, что было у вас с Эллой?

— Но тогда еще не было тебя, Лили.

— Я уже была, Дан.

— Почему же я тебя не знал?

— Ты не замечал меня.

— Лили, я люблю тебя, — неожиданно для себя я поцеловал ее и замер, пораженный своей дерзостью.

— Хочешь, у нас будет все точно так же, как у вас с Эллой? — прошептала она.

Я не поверил своим ушам. Неужели это возможно? Я помчался к заброшенной баньке не чувствуя под собой ног. Вбежав, наполнил бадью водой. Потом яростно дул в огонь, торопя перескакивать его с ветки на ветку. Наконец, блаженное тепло согрело отсыревшие стены, заструилось над разогретыми камнями очага. Я окатил шероховатые половые доски водой и остановился не в силах представить прекрасную Лили, лежащую, подобно Элле, на этом полу.

Я вышел на улицу. Было облачно и так тихо, что отчетливо слышался шорох ползущих в папоротниках гадов. «Нет, этого не может быть, — шептал я. — Неужели это случится? Неужели Лили будет сейчас моей?»

Я завернул за баньку, напряженно ловя каждый звук. Наконец послышались ее торопливые шаги. Она торопилась! Она тоже ждала этой минуты! Скрипнула дверь, и я увидел, как в баньку вошла Лили. Она легко скинула халат и повернулась ко мне совершенно голая и обворожительная. Она зачерпнула пригоршню теплой родниковой воды и брызнула себе на грудку. Я увидел как заблестели серебряные капельки на ее коже и, поблескивая, потекли вдоль всего девичьего тела и остановились, повиснув бусинками в самом низу. Она сжала ножки, и бусинки покатились дальше. Девушка, потупив глаза, замирая от желания и смущения, смахнула щекотные капельки на пол. Озорно улыбнувшись, она подняла голову и посмотрела сквозь стекло мне прямо в глаза!

О, какие это были глаза! Через мгновение мы уже лежали на полу баньки, я целовал восхитительную грудь Лили. Она напряглась, и изгибаясь навстречу мне, целовалась сосредоточенно и самозабвенно.

— Дан, ведь с Эллой так не было? — она отстранила меня.

— Ты ревнуешь, Лили?

— Мне хочется поколотить тебя за всех девчонок, которые были у тебя до меня.

— Ли, ревновать к прошлому также странно, как требовать вернуть раздаренные когда-то поцелуи. Они были звездами, но ты — солнце, они померкли в твоих лучах.

— Дан, они затаились в ожидании ночи.

Лили встала с пола.

Эту ночь мы решили провести в ее палатке. Я лежал на спине, откинув руку, очаровательная головка девушки покоилась на моем плече.

— Ли, теперь ты моя? — спросил я, купаясь в водопаде ее светлых шелковистых волос.

— Я своя, — прошептала она мне в ответ.

— Скажи, Элла твоя подруга?

— С чего ты взял?

Я вспомнил, как уверено повторила она жест Эллы, плеснув воду себе на грудь.

— Ты знала о нас такие подробности, которые не мог знать никто, даже этот…

— Молчи, глупенький, — она положила пальчик на мои губы.

Я сдернул шелковистую ткань, нагнулся, поцеловал ее и тут же почувствовал, как мое тело, слившись воедино с ее, забилось в экстазе любви, и он не кончался, напротив, нарастал. Эти конвульсии переходили от меня к ней и обратно, сотрясая и исступляя нашу плоть.

Наконец я очнулся. Я лежал наполненный ощущением счастья. Лили была моей. Любимая, несравненная Лили! Вся моя прошлая жизнь казалась теперь никчемной и жалкой. Я вышел из темного подземелья, населенного мелкими человеческими страстишками — жаждой славы, денег, власти… к единственному сокровищу мироздания — любви. Вся моя дальнейшая жизнь представлялась ясной и счастливой, потому что в ней была Лили.