Вячеслав Шалыгин - Инстинкт гнева

— Тогда вам и вправду пора, уж извините.

— Смотрите, больной, не переусердствуйте, — Островский погрозил пальцем. — Вы теперь знаковая личность, поберегите здоровье. О! Я чую, она уже идет!

— Всеволод Семенович! — Виктор уселся поудобнее и выразительно взглянул на посетителя.

— Понимаю! — бригадир поднял руки, кивнул и направился к выходу.

— Господин Островский! — вдруг окликнул его Туманов. — Один вопрос.

— Да?

— Что такое Вечность?

— Ого! — Островский усмехнулся. — Если вас интересуют такие философские вещи, вы определенно идете на поправку.

— Нет, я спросил о другой Вечности, — Виктор попытался поймать взгляд бригадира. — О той, которую символизирует рисунок на вашем перстне.

— Догадались? — бригадир взглянул на Виктора исподлобья. — Это долго объяснять, Виктор Алексеевич, но в двух словах… мы считаем, что Вечность — это наш мир.

— Интересно, — Туманов перевел взгляд на перстень бригадира. — Что же тогда вы делаете в нашем мире?

— У меня нет ответа на этот вопрос, — Островский покачал головой. — Его нет даже у мастеров Цеха. Он был утерян тысячи лет назад, и мы не смогли отыскать его снова. Возможно, его найдете вы, господин Туманов. Не напрасно же вы появились среди нас. Возможно, ваша миссия именно в этом, как думаете?

— Пока никак, — Виктор взглянул на дверь. — Но я поразмыслю над этим вопросом. Позже.

Из коридора донеслись звуки шагов. Островский отсалютовал сыщику и открыл дверь.

— Здравствуйте, барышня, — бригадир протиснулся бочком в коридор и туда же вытолкал гиганта-конвоира, сунувшегося, было, в палату.

— Привет, — Женя прошла в комнатку и села на стул рядом с кроватью.

— Привет, — Туманов протянул руку и коснулся ее запястья. — Как ты?

— Теперь хорошо, — она улыбнулась и сморгнула навернувшиеся слезы. — Теперь точно хорошо.

— Я снова смертный. Так что все не настолько хорошо, как хотелось бы… наверное.

— Я знаю. Но ты неправ, все хорошо на самом деле, без оговорок, и тебе это должно понравиться.

— Что должно понравиться? — Виктор хмыкнул. — Стареть, болеть и умереть? Мы только что обсуждали эту тему с Островским. Я сказал ему, что рад снова стать прежним, и это действительно так, но нравится ли мне быть смертным, я не уверен. Жить коротко, но ярко, или долго, но в полумраке — непростой выбор, есть о чем задуматься.

— Я буду с тобой, — Женя склонилась и поцеловала Туманова в щеку. — Всегда.

— Думаешь, от этого мне будет легче стареть? — Виктор покачал головой. — Что-то я сомневаюсь.

— Разве это не мечта каждого мужчины — всегда иметь в спутницах молодую женщину? Хоть и не Клеопатру, зато без морщин и лишнего веса.

— А тебе не надоест?

— Мне — нет! — Женя торопливо помотала головой. — Что такое сто лет для того, кто способен прожить тысячу? Или ты не согласен?

— Ты делаешь мне предложение? — Виктор коротко рассмеялся. — Но ведь сто лет — это явное преувеличение. Всего-то лет через тридцать — для тебя это как через три года — я стану брюзжащим стариканом с дряблой кожей и вялой эрекцией. Зачем тебе это?

— Ты не первый день занимаешься сыском, — она вздохнула, — неужели еще не нашел главное, что правит этим миром в целом и каждым человеком в отдельности?

— Насчет мира — нашел, это община бессмертных, а вот насчет людей… не знаю.

— В обоих случаях это любовь! — горячо возразила девушка.

— Романтично, однако неверно, — Виктор ласково погладил ее по руке. — Ты не обычный человек, Женя, но пока все равно еще девочка, ты не знаешь жизни. Любовь — только программная оболочка инстинкта. Возводить ее в абсолют так же глупо, как обожествлять Солнце.

— Может быть, — Женя упрямо поджала губы и недолго помолчала. — Может быть, и так. Но я верю в любовь. Верю, и точка. Разве этого мало?

Виктор некоторое время молчал, глядя на белую, как свежий снег, простыню, потом кивнул и негромко ответил:

— Да, вера не требует доказательств. Равно как инстинкты не требуют мотивации… Что ж, инстинкт любви лучше инстинкта гнева. Если желаешь мучиться всю мою жизнь, мучайся. Хотя, подозреваю, ты еще передумаешь. Не завтра, так лет через десять… Впрочем, для тебя будет не поздно…

…- Вот и все на сегодня, можем съездить пообедать. — Островский закрыл окошко шпионской программы в своем коммуникаторе и спрятал приборчик в карман. — Как говорят киношники: «поцелуй в диафрагму». Кстати, симпатичная получилась пара, хотя на первый взгляд — мезальянс.

— А как же эта дамочка? — Джонатан бросил обеспокоенный взгляд на дверь палаты.

— Она больше не опасна, — бригадир кивком указал на выход. — Чего нельзя сказать о ее братце. Едем. После обеда получишь новое задание.

— Снова выслеживать Хамелеона?

— Что поделать, Джонатан, пока он на свободе, война не окончена.

— Надеюсь, в новой операции не будет ловли на живца?

— А кто сказал, что она была в предыдущей? — Островский погрозил помощнику пальцем. — Туманов? Ты слишком легковерен, мой друг. Даже к самым убедительным гипотезам непосвященных следует относиться скептически. Виктор загадочный человек, даже Совет пока не понимает, кто он на самом деле, и, возможно, когда-нибудь он сыграет заметную роль в нашей жизни, но пока… он всего лишь дилетант, едва прикоснувшийся к тайнам Цеха.

— А если он тот, кого мы ждали все эти столетия? Тот, кто вернет нам Вечность?

— Поживем — увидим, — после недолгой паузы проронил Островский. — Жаль, остались без Смотрителя. Так бы увидели сразу.

— Не знаю, бригадир, имеет ли это значение… — Джонатан замялся. — Но я, кажется, видел что-то вроде вещего сна.

— Любопытно, — Островский остановился и пристально посмотрел на помощника. — Что ты увидел?

— Вечность, — гигант вздохнул. — Мы стояли на дне ущелья перед островерхой скалой из черного гранита и видели в ее недрах вход в Вечность. Чтобы войти, нам следовало написать на воротах легендарную Формулу, но для этого нам нужно было вспомнить ее, а вспомнить никак не получалось.

— Мы все-таки вошли в ворота?

— Этого я не видел. Но я помню, кто был среди нас.

Островский взглядом указал на дверь палаты Туманова. Джонатан кивнул и показал два пальца.

— Очень любопытно, — Островский задумчиво потер подбородок. — А ее братца там не было?

— Думаю, нет. Но там был кто-то пострашнее Хамелеона или что-то пострашнее… и гораздо опаснее. Я не знаю — что, но это там было. Этот новый враг пытался нам помешать.

— И какой ты можешь сделать вывод?

— Не уверен, что он вам понравится, Всеволод Семенович.

— Переживу. Говори.

— Наш истинный враг не Хамелеон. Настоящий враг хитрее, сильнее и беспощаднее зверя-невидимки. И он угрожает не только Вечным, но и Хамелеонам, и людям… всем. Всему миру!