Александр Зорич - Завтра война

Тем временем операция по поимке беглецов продолжалась. За последние дни вертолеты стали появляться реже, но зато кружили они дольше. Иногда они снижались почти до самых верхушек деревьев и подолгу висели на одном месте. Случалось и такое, что с борта вертолетов открывали ураганный огонь по лесу, а потом спускали по тросам парочку проверяющих.

Правда, все эти инциденты с пальбой происходили довольно далеко, на большой земле. И конструктору если и приходилось бояться, то не за себя, а за сирхов. Впрочем, что-то подсказывало ему: проворные аборигены так просто подстрелить себя не дадут.

Поначалу появление рейнджеров сильно действовало Эстерсону на нервы. Но вскоре он привык к этим бесплодным воздушным рейдам.

В конце концов ему было приятно знать, что люди – обыкновенные люди – где-то совсем близко.

И даже тот факт, что эти люди суть жестокие и решительно настроенные враги, мечтающие лишить его свободы или даже застрелить на месте, этого странного удовольствия – удовольствия, которое трудно понять тем, кто никогда не ночевал в джунглях чужой планеты в полном одиночестве, – не портили.

Впрочем, радость, которую испытывал Эстерсон от созерцания попыток преследователей отыскать его, не мешала ему принимать необходимые меры предосторожности.

Он не разжигал костра днем (а только ночью и только в специальной, сооруженной для этой цели землянке, чей дымоход был укрыт ветками с листьями, фильтрующими дым). Он практически не выходил из-под защиты деревьев, а свою палатку замаскировал так тщательно, что несколько раз в рассеянности проходил мимо и потом долго искал, чувствуя себя заблудившимся в трех соснах растяпой.

Впрочем, Эстерсон знал: поиски прекратятся со дня на день. И хотя эта мысль, несомненно, радовала его, в каком-то высшем смысле было в ней и сожаление.

«Как буду я бороться со скукой, когда эти стрекочущие хреновины уберутся восвояси?»

Время шло, а вопрос о том, как выбраться с полуострова, оставался без ответа, пока однажды, во время бесцельной и бездумной прогулки по лесу, Эстерсон не натолкнулся на свои парашюты, довольно небрежно сложенные и замаскированные им еще в первый день робинзонады.

Он совершенно о них позабыл. И поначалу даже не сообразил, откуда взялся здесь этот курган из древесной трухи, ветвей и опавших листьев.

Эстерсон подумал, что было бы вовсе не лишним зарыть парашюты в землю, чтобы эта куча мусора не мозолила глаза. Но ему вдруг стало жаль ценной парашютной ткани. Ограниченность ресурсов, которыми он располагал, пробудила в нем исключительную рачительность.

«Если я зарою их, нежная ткань слежится и быстро придет в негодность. А ведь она еще может послужить! Может быть, когда я доберусь до материка, я смогу выменять ее у сирхов на что-нибудь съестное. Или, допустим, на сигареты».

Но его инженерный ум не хотел мириться с идеей мены многослойного парашютного шелка на черствый батон хлеба с отрубями, оставшегося после пикника каких-нибудь залетных землян и бережно сохраняемого семейством сирхов в качестве странного сувенира. Его пытливая натура хотела отыскать шелку более возвышенное применение.

«Может быть, имело бы смысл сделать из него парус для лодки? Если закрепить парус на мачте и поймать хороший ветер, можно добраться до станции по океану за каких-нибудь полтора часа. Глядишь, и твари головоногие не успеют опомниться…»

Эстерсон нахмурился. Нет, при одной мысли о воде ему делалось не по себе. Хоть в лодке, хоть пешком, хоть с парусом, хоть без него – все равно в азартные игры со смертью он больше не играет!

«Но как-то же люди путешествовали раньше, до того, как изобрели самолеты?» – рассуждал он.

«На чем же они передвигались? На кораблях и лодках, это ясно. На лошадях и верблюдах. На своих двоих. На воздушных шарах и цеппелинах…»

Тут-то Эстерсона и осенило.

– Правильно! На воздушных шарах! Да здравствует воздухоплавание! – громко закричал он, воздевая руки к небесам.

Самолично изготовить примитивный летательный аппарат, который был бы способен перенести человека по воздуху на расстояние пяти километров, было делом не простым. Даже для конструктора экстра-класса.

И хотя проблем теоретического свойства перед Эстерсоном стояло немного, от этого было не легче: практические с лихвой их компенсировали.

Во-первых, следовало правильно рассчитать форму и размеры шара, исходя из количества наличествующего парашютного шелка.

Затем следовало вычертить выкройку будущего шара и в точном соответствии с ней нежно, чтобы не повредить структуру и покрытие, разрезать ткань. А после аккуратно соединить получившиеся части выкройки воедино при помощи универсального скотча (которого запросто может не хватить, ведь при подготовке к побегу идея заняться воздухоплаванием в голову Эстерсону не приходила – он рассчитывал использовать скотч при постройке жилища). И притом так, чтобы не было дырок, не то весь газ вытечет за считанные секунды, и он рухнет в океан на поживу монстрам!

Во-вторых, следовало решить вопрос о том, чем наполнять шар, буде такой вообще удастся изготовить.

«Можно, конечно, наполнить его горячим воздухом. Соорудить примитивную горелку и все такое прочее. Но будет ли достаточно одного теплого воздуха, чтобы обеспечить хорошую летучесть шара при таких скромных его объемах, какие рисуются при взгляде на количество ткани?» – спрашивал себя конструктор.

В-третьих, следовало сделать корзину, где будет находиться воздухоплаватель, то есть он, Эстерсон.

А также сплести из парашютных строп сетку, которой будет крепиться корзина к шару. И наконец, предусмотреть мешки и мешочки с балластом.

Плести корзины Эстерсон не умел. А потому было решено использовать в качестве корзины надувную лодку. Что же до вопроса о том, чем наполнить шар, то и эту проблему конструктор решил. Ясно ведь, что наполнять нужно гелием.

А в качестве источника этого газа можно использовать диковинные грибы-дождевики, в изобилии растущие на полуострове.

Еще за два дня до того Эстерсон вычитал в «Энциклопедии», что, будучи продырявленным, местный пупырчатый гриб-дождевик исторгает из себя, словно надувной мячик, небольшую порцию чистого гелия. «Энциклопедия» также сообщала, что, к сожалению, промышленного значения это фелицианское чудо не имеет.

«Небось слишком дорого обошелся бы ручной сбор грибов в местных лесах», – позлорадствовал Эстерсон.

Каждый дождевик давал около пяти кубических дециметров газа. Таким образом, одной большущей кучи грибов, которых, на счастье, в тенистых и влажных уголках леса росло вдосталь, должно было хватить для того, чтобы без проблем наполнить целый шар.