Сергей Баталов - Крысиные Короли Годо

Заречнев пытливо взглянул в глаза охранника, хотел сказать о том, что утро вечера мудренее и жизнь покажет, кто из них двоих прав, а кто — нет, но посоветовался сам с собой и решил, что благоразумнее будет не вступать в диалоги с незнакомыми конвоирами, и промолчал.

Барак был практически пуст.

За исключением одного дневального в помещении, рассчитанном на одновременное содержание в нем тысячи осужденных, было свободно. Дальний край "банки" тонул в полумраке…

"Примерно сорок на сто метров"! — прикинул землянин. — "Ничего себе! А снаружи барак казался меньше"!

— Где мое место? — обратился он к дневальному, обернувшемуся на звук открываемой двери.

— Ты новенький? Или из другого бокса?

— Новенький! Сегодня выписали из лазарета!

— А-а! Так ты тот самый чудак, который угрохал троих вертухаев, во время перелета сюда?

— Ну, да! Вроде того! — не стал запираться Заречнев. — Так куда ты меня определишь?

— Погоди! Не спеши! — неожиданно строго осадил его дневальный. — Посиди пока здесь, возле меня! Вечером с работы придут Старшие, они и определят тебе твое место!

— Все на работе? А чем здесь занимаются?

— Все вопросы — потом! — тон заключенного стал еще чуточку жестче.

Александр понял, наконец, что дальнейшие расспросы приведут только к конфронтации, и решил судьбу больше не искушать.

Незадолго перед закатом в барак начали пребывать первые заключенные. К некоторому Сашкиному удивлению на него практически никто не обращал внимания. Заключенные — уставшие, голодные, измученные — большими коллективами и небольшими группками вваливались через одну из четырех дверей, расположенных в разных концах "банки", переодевались, негромко переговариваясь, направлялись в душевую, которая находилась здесь же, в бараке.

Примерно через час барак был полон.

Гомон, ругань, топот множества ног перемешивались с запахом уставших потных тел, машинного масла, несвежего постельного белья.

Александр тяжело вздохнул — теперь в этой удушливо-говорливой "атмосфере" ему придется жить. И не просто жить, а как-то приспосабливаться к постоянному присутствию среди большого количества людей, у каждого из которых — свой характер, свои привычки и свой взгляд на то, что происходит рядом с ним.

Мало ли кому и что не понравится.

— Эй! Чё ноги свои тут расставил? — заключенный, незаметно подошедший сбоку, словно "прочитал" мысли землянина. — Убирай скорее, а то переломаю!

Заречнев повернул голову. Осужденный был среднего роста, неширок в плечах; не красавец.

"Что это"? — думал Заречнев. — "Начало проверки, которую зеки обычно устраивают новичкам, или обычная блажь уставшего на работе человека"?

Он скользнул по лицам ближайших к нему заключенных, уловил в их глазах живой огонёк… Скорее всего, "среднестатистическому" заключенному его ноги не понравились не случайно.

"Что может особо ценится в вот таких закрытых сообществах"? — думал "второгодник", сделав вид, что не расслышал "вопроса". — "Смелость? Умение драться? Или что-то еще? Эти убийц храбростью, наверное, удивить сложно. Здесь, в бараке, где обитает добрая тысяча заключенных, наверное, должны цениться такие качества, как умение ужиться в большом "коллективе". Почти наверняка остроконфликтному зеку здесь долго не протянуть — убьют, чтобы не "портил нервы" и не мешал "тянуть срок" другим.

Но, вполне возможно также, что я ошибаюсь. И эта проверка не на лояльность, а на отвагу! Эх! Хорошо бы узнать, что на самом деле стоит за этими вопросами"!

— Слышь! Ты, чё, оглох? — тон осужденного стал более развязанным, он, очевидно, истолковал молчание Александра как проявление слабости или трусости.

"Теперь ясно"! — подумал Сашка. — "Все-таки вначале они решили проверить меня на силу духа"!

— Я не оглох! — четко разделяя слова, произнес землянин, вставая. — Но ты, если еще раз обратишься ко мне таким тоном — точно оглохнешь!

— А-а! Сука! — заметно обрадовался "провокатор". — Первый день здесь, а уже свои порядки нам качаешь? В табло давно не получал?

— Давно! — не стал спорить с ним землянин. — Но порядков своих я никому не навязываю! Просто не люблю, когда на меня громко кричат, особенно — не по делу!

— И что ты сделаешь мне? Убьешь, как тех трех ублюдков? Они тоже кричали на тебя?

— Нет, они хотели меня изнасиловать! — негромко произнес Сашка. — А говорили они тихо. Намного тише, чем ты сейчас!

Я не хочу устраивать потасовки в первый же день! Тем паче — с тобой! Ты мне плохого пока ничего не сделал! Если тебе мешают мои ноги, я их уберу в сторону!

Только кричать на меня не смей, хорошо?

Заключенный стрельнул глазами куда-то в сторону, ничего не ответил, отвел глаза, шагнул вперед….

— И все-таки, куда я могу, наконец, бросить свои кости? — Александр спросил об этом у дневального намеренно громко, так, чтобы этот его вопрос слышали как можно больше заключенных. Торос уже коснулся горизонта, а "проблема кровати" все еще была не решена….

— Иди вот туда, в дальний угол! — приказал ему осужденный, уловив некий знак, данный ему кем-то из заключенных. — К Старшим! Они определят тебе твое место!

"В каком смысле — моё место"? — хотелось спросить "отмороженному", однако обстановка была такова, что любое слово, сказанное невпопад, могло сильно навредить его будущему бытованию в этой "банке".

Сашка поискал глазами того, кто подавал тайные знаки дневальному; не нашел. Он двинул плечами, словно раздвигая невидимые заросли, шагнул вперед, примерно придерживаясь направления, подсказанного ему заключенным.

Идти пришлось довольно долго — до противоположного края барака.

Старшими оказались шестеро крепких "разнокалиберных" мужиков, в обычной "арестантской" хламиде, которая ничем их не выделяла среди прочих осужденных.

Единственное, что у старших было общего — это их взор. Если здесь, в Годо, существовало такое понятие, как "волчий взгляд", то оно вполне соответствовало выражению лиц "Старших".

Старшие сидели на длинной лавке, поодаль от длинного же стола. Сидели, пристально смотрели на Заречнева, и молчали.

Сашка не дошел до "теневого правительства" барака номер двенадцать шагов шесть или семь, остановился. Он без страха посмотрел поочередно в глаза всем шестерым, спросил:

— Так это вы меня от смерти спасли?

— В каком смысле? — голос у спросившего был низкий, с хрипотцой.

— В лагерном лазарете меня кормили очень хорошо, можно сказать — как на убой. Санитар сказал, что это приказ Старших…

— Может быть — и на убой! — задумчиво ответил другой заключенный с "волчьим" взглядом. — Все будет зависеть от того, как ты себя здесь поставишь, и как будешь себя вести!