Журнал «Если» - Журнал «Если» 2010 №12

Бритни снова помедлила с ответом, и на этот раз я не сомневался, что она прогоняет симуляцию со мной в главной роли.

— Фокус не получится, — отреагировала она наконец.

— Тогда что, черт побери, делает твоя аппаратура?

— Картографирует границы основных пластов подо льдом. Слои льда и каменистых пород. Слои с разной плотностью. И делает это очень точно — для целой планеты, причем даже точнее, чем мы это проделали на Дафне. Но результаты не подскажут, из чего эти слои состоят. Для этого понадобятся образцы.

— Ладно, тогда я подведу итог прямым текстом: мы угрохали несколько дней, располагая эти штуковины с идиотской степенью точности только потому, что могли это сделать?

У нее хватило вежливости изобразить досаду:

— По сути, да.

Поскольку зондов-детекторов осталось всего полдюжины, я позволил ей закончить их размещение. А потом она сообщила, что на сбор данных нам потребуется две недели.

— Что?

— Это накопительный процесс. Чем медленнее мы копим данные, тем точнее они становятся. Мы можем получить карту с разрешением километрового уровня за несколько часов или сантиметрового уровня — за десять лет. Поэтому две недели — хороший компромисс.

Может быть, Макиавелли следовало назвать женским именем, хотя, пожалуй, это преувеличение. Кроме того, я был не против еще пару недель погулять по Тритону. Но все же интересно вспомнить, как она ухитрилась незаметно поставить меня в безвыходное положение.

Первые несколько дней мы занимались уже знакомым делом — перелетали на Тритоне с места на место. Но если плавление коры в южном полушарии действительно было сильнее, то имелось лишь одно место, которое нам требовалось как следует изучить: область черных веерообразных выбросов поблизости от Южного полюса.

— Да, — согласилась Бритни, когда я через какое-то время упомянул это место. — Пожалуй, надо будет как-нибудь на него взглянуть. — Энтузиазма она не выказала, но и я тоже.

По сути, черные вееры суть именно то, что подсказывает их название: темные, веерообразные мазки на поверхности. Аналогичные образования есть на Марсе в тех местах, где гейзеры выдувают пыль на поверхность, а поскольку гейзерообразные выбросы азота иногда наблюдались и на Тритоне, то можно с большой долей вероятности предположить, что и они похожи на марсианские. Но гейзерам необходимо тепло. Не так уж и много, когда испаряется азот, но все же их наличие указывает на то, что источник тепла, некогда расплавивший цирконы Бритни, мог и не остыть окончательно. А может быть, природа этих вееров совсем другая. С тех пор как первые шахтеры прилетели на Наяду, гейзеры активности не проявляли, и никто не обращал на них внимания.

Гейзеры, выбрасывающие на поверхность что-то темное, предположительно означают, что в этих местах имеются подземные пустоты. А они мне не по душе. Я и пещеры — это примерно как Бритни и гейзеры.

Я так и не смог понять, то ли мы подталкивали друг друга к какому-то решению, то ли взаимно испытывали. Одной из причин, почему я расстался с приемной семьей, куда меня отдали после смерти родителей, стало то, что в ней были дети примерно моего возраста. И поначалу в отсутствие взрослых мы друг друга подзуживали:

— Спорим, тебе слабо съесть жука-вонючку!

— А вот и нет! И еще я могу целый день не пить.

— Слабо!

— Съем, но только если ты тоже съешь…

Потом я начал вытворять такое, что другие отказывались повторить, и очень скоро я делал это в одиночку.

Вееры гейзерных выбросов раскинулись на огромной площади, но в одном мы сошлись единодушно: садиться посреди них — плохая идея. Пожалуй, у использованного Бритни метода сканирования все же есть практическое применение. Совершая посадку на незнакомую поверхность, всегда гадаешь, насколько она твердая, а тут имелся очень высокий риск приземлиться на тонкую корочку над невидимой пещерой. Кроме того, посадка на безопасном расстоянии давала мне хороший повод для пеших прогулок — впервые за очень долгое время и в условиях, хотя бы близких к нормальной силе тяжести.

Мы посадили корабль за несколько километров от края опасной зоны и целую неделю переносили в нее оборудование. Путь туда и обратно составлял километров пятьсот, но в этих условиях не так уж это было и много. Бассейн черных гейзеров, как его быстро окрестила Бритни, был действительно огромен. Но на речной бассейн все же не походил — скорее, на неприметное плоскогорье, выщербленное обычным набором кратеров.

Даже не знаю, как я себе представлял азотный гейзер. На Энцеладе гейзеры бьют из длинных и тонких трещин. Некоторые из них в сотни метров шириной, другие настолько узкие, что их можно перепрыгнуть — именно так нас с Бритни и зашвырнуло в космос, когда я последний раз бродил по стране гейзеров. Местные же гейзеры были явно иными: из космоса они смотрелись просто черными точками, едва различимыми среди полос выбросов. Если я чего и ожидал увидеть, то нечто вроде классического гейзера из Йеллоустоуна.

Однако первый же из них оказался настолько велик, что мог бы проглотить наш корабль целиком, да еще с запасом. Внутри него был уходящий глубоко в недра туннель с гладкими стенами. Ясно, что газы вырывались из него пусть и с перерывами, но очень долгое время.

— Это ему 925 миллионов лет? — поинтересовался я.

— Сомневаюсь, — ответила Бритни. — Вероятно, гейзеры появляются и исчезают, когда меняется подземное давление. Тебе очень надо стоять так близко к краю?

— А как я иначе загляну внутрь? Не волнуйся, не поскользнусь.

— Я не за тебя волнуюсь. А ты знаешь, что эти штуковины иногда выбрасывают газ на высоту десять километров?

Я быстро отошел на пару шагов:

— Правда?

— Я видела фото.

Я попытался вообразить, какой силы ветер при этом возникает, и станет ли он швырять в меня камни, как это, очевидно, сделал проклятый гейзер на Энцеладе. Я мало что об этом помню. Наверное, поэтому Бритни так боится гейзеров, а я — нет. Помню лишь, как я начал перепрыгивать трещину… и очнулся в больнице несколько дней спустя. Наверное, еще раз сесть на сбросившую тебя лошадь легче, если не помнишь самого падения.

Я осмотрелся, но валунов поблизости не увидел. Только черный щебень, слегка прикрытый инеем. Тут явно уже давно не было извержений. С другой стороны, каждое из времен года на Тритоне длится примерно сорок лет. Теперь было раннее лето — начало четырех десятилетий потепления. Если солнечное тепло играет какую-нибудь роль в пробуждении гейзеров, то сейчас они могут начать извергаться в любое десятилетие. Конечно, если теория Бритни о небольшом подземном источнике тепла верна, то солнце тут ни при чем, а единственная причина, почему выбросы гейзеров видны летом — в это время их освещает солнце.