Джулиан Мэй - Алмазная маска

– Тогда пятнадцать долларов, очень дешево для так хорошо сохранившегося экземпляра. Я запрессую ее в пластмассовую обложку – так она дольше сохранится. Вот только учти, бумага хрупкая, совсем состарилась. Напомни ему, чтобы он очень осторожно переворачивал страницы.

Мы прошли к конторке, чтобы окончить дело, – за нами проследовала Марсель, еще не потерявшая надежды. Кредитная карточка Доротеи была зарегистрирована в банке Каледонии.

– Ты уже давно здесь живешь. Как тебе нравится Древний мир?

– Я уже жила здесь, пока мне не исполнилось пять лет, – после короткой паузы ответила она.

За это мгновение Доротея успела пробежаться по моему сознанию – проверила, так ли уж я прост? Дело в том, что в лавке я никогда не забочусь о том, что кто-либо прочтет мои мысли. Никаких экранов, тайн, недоговоренностей!.. Кто бы ни зашел ко мне – и ладно. Пусть считает, что я безвредный старый простофиля, все мысли которого сосредоточены только на одном – как бы объегорить очередного покупателя.

– О той поре я мало что помню, – продолжила Доротея. – Мы жили в Эдинбурге, в Шотландии… Это так непохоже на Северную Америку. Особенно на здешние места…

– И, полагаю, на Каледонию?

Она молча глянула на меня, потом ответила:

– Вы же знаете, кто я.

Это было смелое заявление. Я кивнул, вернул ей кредитную карточку, занес покупку в блок памяти компьютера.

– Ну что, обернем книгу?

– Вы считаете, что так будет лучше?

– Да.

Я сунул книгу в аппарат, выбрал режим и нажал кнопку. Через несколько секунд книга выскочила, одетая в яркую, апельсинового цвета обложку. Доротея пришла в восхищение. В первый раз за все то время, что она провела в лавке, девочка расслабилась, почувствовала себя менее напряженно.

На улице опять ударил снеговой заряд. Взметенные вихрем снежинки брызнули в окно, в стеклянные филенки двери. Я спросил Доротею, есть ли у нее время переждать буран? Пока я могу предложить чашку какао, можно посидеть у огонька…

Опять она замкнулась – ее испытующий луч коснулся моего сознания. И вновь убедилась, что я не более чем старый, добрый чудак, помешавшийся на древних фантастических романах. Доротея приняла мое приглашение – возможно, с этого решения и началась наша дружба.

Марсель, мурлыча как трактор, устроилась у нее на коленях. За тот час, что мы провели у камина, она рассказала мне историю своей короткой, но бурной жизни. Я поведал о семье Ремилардов, честно ответил на все, что ее интересовало…

В те три года, что Доротея проучилась в Дартмутском колледже, она почти каждую неделю заглядывала в мой магазин «Красноречивые страницы». Сначала она неумело притворялась страстной поклонницей фантастической литературы, потом однажды призналась, что ей просто интересно беседовать со мной. «Любопытно» – она так выразилась… Девочка нуждалась в старшем товарище-операнте – не в безапелляционном, слушающем только себя самого горлохвате, не в занудливом всезнайке, не в приставленном свыше, строго официальном, холодном наставнике, а в таком, как я, способном понять, ненавязчиво посоветовать и в то же время достаточно много повидавшем. Я говорю об этом без ложной скромности – что есть, то есть. Например, ни Гран Маша, ни Кайл не подходили на эту роль. Да, они окружили детей заботой, Маша даже устроилась в местном департаменте метапсихологии экстраординарным профессором, чтобы быть поближе к Доротее и Кеннету, однако люди они были не те. Внуки не очень-то откровенничали с ними. От меня же они ничего не скрывали – кто бы знал, сколько несчастий я претерпел из-за этой дружбы!

Ладно, не буду жаловаться…

В ту пору жизнь моя вошла в спокойное русло. Книжный магазинчик давал достаточно средств, чтобы не думать о хлебе насущном; связь со сладкой, с глазами, напоминающими спелые сливы, библиотекаршей из местного районного книгохранилища Сурьей Гуптой вошла в привычку. Ремиларды, занятые собственными интригами, почти не заглядывали ко мне в лавку, ссылаясь на нехватку времени. А вот маленькая. Доротея протоптала торную дорожку.

Первым делом я должен был выслушивать подробнейший отчет о всех последних уроках. Сказки, что учение давалось ей легко! Как раз Доротее пришлось трудиться не покладая рук, чтобы осилить путь от потенциального операнта до подлинного мастера своего дела, знатока дальновидения, творчества, сокрушения, целительного искусства и психокинеза. Выговорившись, она начинала теребить меня вопросами – так мы переходили ко второй части наших долгих свиданий, когда мне приходилось выступать в роли добровольного ментора, объясняя и втолковывая ей те неписаные правила, которые существуют в среде оперантов и которые особенно трудно даются детям, выросшим в домашней обстановке, вне коллектива подобных себе. Должен заметить, что «метаэтикет» не такая простая штука, как можно подумать. Умение владеть своими мыслями особенно ценится среди дипломированных оперантов – неучам и невежам не на что рассчитывать в жизни…

Доротея была любимой ученицей Катрин Ремилард. Я знал, что это такое – постоянное восхищение, буря эмоций, бездна страданий по поводу любой, самой незначительной неудачи или непонимания… Катрин была прекрасным педагогом, и все равно наши встречи тоже являлись своеобразной академией, не менее важной, чем овладение высшей математикой или теоретической физикой.

Доротея была понятливая, добрая девочка, иногда упрямая, иногда назойливая, иногда замкнутая, но всегда прекрасно чувствующая меру и – я бы сказал – целеустремленная. Редкое качество у детей – знать, что и зачем спрашивать, иметь ясное (пусть даже и непонятное для окружающих) представление о смысле и важности того, что хочешь узнать. Эта мудрая не по годам проницательность поражала меня больше всего. Она страстно увлеклась орнитологией (я тоже в этом вопросе небезгрешен), катанием на лыжах и пешими экскурсиями. Любила сама шить себе наряды и придумывать украшения из драгоценных камней. В этом ее сотворительная сила проявлялась особенно ярко. Любила экспериментировать с белым золотом и относительно недорогими алмазами, которые отец присылал ей с Каледонии. Частенько она приходила ко мне, надев на шею в виде кулона маленькую, усыпанную крохотными бриллиантами маску, составляющую часть маскарадного костюма «домино».

Нередко Доротея появлялась вместе с братом, тоже проходившим курс у Катрин Ремилард. Этот приятный парень оказался страстным коллекционером. Удивительно, но его совсем не беспокоил – даже радовал – тот факт, что способности его сестры во много раз превосходили его собственные.

Эта идиллия рухнула в октябре 2072 года. Доротее тогда исполнилось пятнадцать лет. Она только что закончила свою выпускную письменную работу. К тому времени она уже была очень женственна. Рост маленький… Тихая, скромная, загруженная учебой девушка – мальчики ее в ту пору не интересовали… Вела себя она сдержанно, даже несколько флегматично, с точки зрения развития метаспособностей дошла до стадии «полноценный оперант».